Николай Зарудный - На белом свете. Уран

— Т-ты почему мне об этом говоришь? — процедил сквозь зубы Коляда.

Но Подогретого уже не было.

Коляда пришел домой маленьким и несчастным. Смена настроения у него всегда происходила внезапно. Еще час назад он был непоколебимым борцом за правду, могучим в своей правоте, а сейчас ему хотелось, чтоб его пожалели…

Фросинья поставила ужин, но Семен Федорович и за ложку не взялся.

— Что, у Меланки поужинал? — Фросинья сердито отодвинула миску.

— У какой там, к черту, Меланки? Хоть ты уж молчи… Мостовой был. Собрание хотят созвать и прочитать все…

— А, чтоб они буквы позабывали! Хай читают, хай! Я правды не боюсь!

— И Подогретый уже на четвереньках, — размышлял Коляда, — в кусты лезет. Один я теперь остался.

— А я и на него напишу! Ты мне только скажи, так он жизнь свою проклянет! О, я их всех на чистую воду выведу! Хай с нами не связываются, хай нам жить дадут… Если б нас не трогали, то и я их десятой дорогой обходила б.

— Да хватит тебе, Фросинья.

— А чего они все против тебя?

— Все, все против меня, — жаловался Семен Федорович, и ему до слез было жаль самого себя.

Макар Подогретый чувствовал себя так, будто сделал доброе дело и может с открытым сердцем смотреть людям в глаза. Пусть Коляда знает, что он не будет идти с ним в одной упряжке. Не хочет Макар ни власти, ни славы и врагов наживать не хочет. Пусть только Олена заикнется, чтоб опять ездил до Кутня да просил закинуть за него слово в райкоме!..

Макар широко открыл дверь и, увидев жену и дочку, спросил:

— Что мои девчата делают?

— Явился наконец! — гневно посмотрела на отца Светлана.

— Что такое, дочка?

— Ты не раздевайся, а сейчас же иди к Снопу и проси прощения!

— Почему это отец должен идти? — удивилась Олена.

— Мне стыдно на улицу выйти… Полез на чердак искать у Нечипора Ивановича кукурузу! Да он за всю свою жизнь горошинки не взял! Ты послушал бы, что люди о тебе говорят… А еще коммунист.

— Я не хотел, меня Коляда послал.

— А где твой ум?

— Как ты с отцом разговариваешь? — смещалась Олена.

— Не твое дело, мама… А ты, батя, иди к Нечипору Ивановичу и проси прощенья… И к Мазурам иди.

Подогретый вздохнул и, не раздеваясь, сел на лавку.

— Обыски устраивают! — возмущалась Светлана. — Да в какое время вы живете? Так и знай: если не извинишься и не перестанешь дудеть в одну дудку с Колядой, напишу на тебя. Не анонимку, нет, я подпишусь…

— Сдурела! — всплеснула руками Олена.

— Иди, отец.

— Оно конечно, можно и пойти, — сказал Макар.

— Иди, иди, я хочу жить честно.

— Пойду, дочка.

Косопольские петухи, явно компрометируя г о р о д, до сих пор еще не имевший башни с часами, возвещали на все голоса, что наступает рассвет.

Александр Мостовой, вернувшись из поездки по району, поставил машину у своего крыльца — все равно скоро на работу.

В квартире холодно — некому было натопить. Включил на кухне электрическую плитку — не горит. Черт с ней, завтрак можно приготовить и на примусе. Александр сбросил пальто, прошел в комнату. Здесь порядок солдатский, только книги на этажерке покрылись пылью. Давно не брал он их в руки… Каждый день в колхозах. И не видно этому конца. Куда надо и не надо — Мостовой, ибо у одного жена, у другого — дети, а что ему, молодому да неженатому… Сегодня тоже уедет дня на четыре… Если только Бунчук не вызовет на бюро. Пусть вызывает. Но он не позволит Бунчуку обращаться с ним как с мальчишкой.

Примус зашипел, вспыхнул и погас, наполняя кухню едким чадом. Разве эту яичницу можно есть? Александр быстро побрился, выпил стакан чаю и пошел в райком.

Бунчук уже в кабинете. Он приходит раньше всех. До начала рабочего дня успел позвонить соседям и кое-кому в областной центр. Это своеобразный сбор информации и новостей.

Когда Мостовой зашел в кабинет Бунчука, тот как раз опускал на аппарат телефонную трубку.

— Я сегодня еду в Городищенский куст, по плану партийные собрания в трех колхозах, — сказал Мостовой, поздоровавшись.

— Знаю. Нажимай на вопрос навоза, надоев и семян. В субботу приезжай на бюро. Подготовь объяснительную записку о Сосенке, а я там лично побываю. Наломал ты дров, Мостовой, в этих вопросах. Если по молодости — поможем, а пойдешь против течения — снесет. Не таких, как ты, сносило, — многозначительно поднял палец Бунчук. — Вот так…

Мостовой молча вышел.

«Надо искать другого, — размышлял Бунчук, — а с этим общего языка не найдешь… Подумать только, на бюро выступает против меня, против первого секретаря! А если на конференции или на активе вылезет на трибуну? От него всего можно ожидать. Печки топит да с девчатами выплясывает! Зарабатывает дешевый авторитет».

Бунчук нажал кнопку:

— Машину! Я — по району.

В пятницу Бунчуку позвонил секретарь обкома партии Шаблей:

— Я не знал, что ты такой пробивной, Петр Иосипович. Нет, нет, ты не прикидывайся… Я говорю о твоем посланце, Гайвороне. Мне звонили из ЦК. Кто этот Гайворон?

На лбу Бунчука выступил мелкий пот.

— Да это из Сосенки… Студент один… Я этим вопросом, Павел Артемович, занимался персонально, так что… Мы этим фантазерам…

— Молодец! — послышалось в трубке. — Он был на приеме в ЦК. Да, у первого… Значит, так: решение, чтобы подключить к государственной энергосети колхозы, близ которых проходит высоковольтная линия, подписано. Материалы выделены из фондов Госплана. Завтра первую партию отвезем в Сосенку, инициаторам. Так что поздравляю, это большое дело.

— Мы над этим вопросом уже давно думаем, Павел Артемович. Спасибо, спасибо… Да что вы! Как говорят, скромность украшает… А Гайворон у нас такой!.. Молодой коммунист. Да… Готовим смену, Павел Артемович… Мы были бы очень рады, если б вы навестили… Хе-хе-хе, знаю, дела, тут район один, и то… А у вас же область… Доложу.

Бунчук вызвал помощника:

— Там вы готовили на бюро вопрос о Сосенке…

— Проекта решения еще нет, Петр Иосипович. Я не знаю, что записать Гайворону и Коляде. Вы сказали — выговор, а Мостовой против.

— Этот вопрос снимите с повестки дня…

Всю ночь Коляде снились черти. Они бегали по хате, прыгали с печи прямо на Семена Федоровича. Один из них, с длиннющим хвостом, видно атаман рогатого племени, оделся в Фросиньину юбку и показывал Коляде кукиши. Черти носились по хате, пока Семен Федорович не проснулся. Но как только он опять закрыл глаза, главный черт, вынырнув из печной трубы, оглушающе свистнул…

Коляда сорвался с кровати и дрожащей рукой включил свет.

— Чего ты не спишь? — спросила Фросинья.

— Такое померещилось… Черти снились, — стонал Коляда.

— Это недруги вьются вокруг тебя, — прокомментировала сон Фросинья. — А может, Меланка подмешала тебе какого-то зелья в самогонку…