Николай Зарудный - На белом свете. Уран

Бунчук поспешно сложил бумаги в папку и обратился к Мостовому:

— Поехали. А вам, товарищ Подогретый, надо еще поработать над вопросом воспитания молодых коммунистов…

Коляда проводил гостей к машине.

— Это он так, Петр Иосипович, по молодости, — выгораживал себя и Гайворона председатель.

— С такими вопросами не шутят. Смотрите мне. — Бунчук сел в машину.

— Будем смотреть, — пообещал, прощаясь, Коляда, хотя не имел никакого представления, куда и за кем он будет смотреть.

— Чистой воды демагог. — Бунчук не мог успокоиться. — Он еще осмеливается критиковать государственные планы! Слышали?

— Планы для Сосенки утверждали мы, — будто между прочим заметил Мостовой.

— Мы, мы! — сорвался на крик Бунчук. — Вы что, тоже поддерживаете Гайворона?

— Почти…

— Хм, удивительно, товарищ секретарь. Весьма удивительно. — Бунчук поднял воротник пальто и умолк.

До Косополья они не произнесли ни слова.

Не попрощавшись ни с кем, Платон вышел из конторы. Чувствовал себя так, будто надышался дурмана. Отчитали, как мальчишку. За что? Бунчук даже не посмотрел на расчеты, которые они сделали с Горобцом. А тут еще Коляда выскочил со своим предложением. Что за фантазия пришла ему в голову — сделать Платона агрономом? Только вчера на правлении он стеной стоял за Кутня, а сегодня… Платон, разумеется, не отказался бы. Почему не испробовать свои силы? Но Бунчук откровенно высказался против. Но и молчать нельзя: сама земля протестует!

Электрические фонари разбросали по улице желтоватые пятна. Чавкала под ногами липкая грязь. Под плетнями и в канавах серел снег, по обочинам дороги пробивались несмелые ручейки. Сзади слышны голоса: это, наверное, идут Сноп и Мазур. Платон ускорил шаг: не хотелось ни с кем говорить. В конечном счете ничего не случилось. Просто потеряна еще одна мечта. Слишком много настроил он воздушных замков — и для себя и для людей. Теперь они рушатся. Ну и грязища! Только мнился где-то еще один замок — для Наталки… и для него… Однако сухие письма, которые он изредка получает от нее, видно, разрушат и этот замок…

Чвак, чвак…

Васько, наверное, уснул, не дождавшись. Никто не ждет его… О, у Меланки еще светится. Платон нащупал в кармане деньги. Никто не ждет его…

— Пошел к Меланке, — сообщил отцу Максим.

Мирон молча шел за сыном.

— Слышишь? — Сноп повернулся к Мазуру.

— Слышу… У меня тоже такое на душе… Вот что, Максим, иди и вытащи его оттуда… К нам приведи.

— Тату, а если он не пойдет?

— Говорю, вытащи и приведи… Самогонкой горя не залить.

Платон, увидев Максима, прикрыл ладонью глаза.

— Зачем пришел?

— А разве Меланкино кафе не работает? — попробовал шутить Максим.

— О, еще один гость! — воскликнула Меланка, входя с бутылкой в руке. — Садись, Максим, вот лук и сало. Угощайтесь…

— Если хочешь, Максим, выпей чарку и уходи, — не пряча досады, сказал Платон.

— Я пришел за тобой.

— Мне нянька не нужна. Налейте ему, Меланка.

— Я пришел за тобой, — упрямо повторил Максим. — Батя прислал. К нам пойдем.

— Никуда я отсюда не пойду.

— Пойдешь.

— Ты чего пристал? — Глаза Платона похолодели.

Максим молча забрал стакан, бутылку и отдал Меланке, а потом к Платону:

— Пойдем.

Платон выскочил из-за стола, выбежал из хаты. Максим — следом.

Так и шли на расстоянии друг от друга. Платон миновал свою хату и, не оглядываясь, направился куда-то к речке.

— Вернись!.. — звал Максим.

Платон шагал быстро. Возле мельницы повернул вправо и пошел по берегу Русавки. В полутьме Максим видел, как он карабкался на кручу, а потом будто растаял. Максим вздохнул, начал пробираться сквозь колючий боярышник за Платоном. Наконец ему удалось одолеть эти дебри. Дальше раскинулись поля. Платона не было. Вокруг тишина. Из-за леса выглянул месяц и, словно убедившись, что ничто ему не угрожает, медленно всплыл над землей. Он выплеснул сияние на крыши хат, на Русавку, на поля. Над Максимом висели редкие тучи, будто прибитые по краям серебряными гвоздиками звезд.

Вдали маячил ветряк. Он стоял среди занемелого поля, распростерши крылья, будто хотел наклонить ими к земле небо. Возле ветряка вспыхнул огонек цигарки.

— Ну, что тебе? — безразлично спросил Платон, когда Максим подошел к нему.

— Дай прикурить. — Максим сел рядом на ступеньку. — Ох и сумасшедший ты, Платон! Мог же сорваться с круч…

— Ты чего за мной ходишь?

— Так, на природу потянуло.

— Тоже мне лирик…

— Идет весна душистая, цветами-перлами увенчанная, — продекламировал Максим.

— Софии своей прочитай.

— Ты недоволен, что я пришел?

— Да сиди уж…

— Не переживай, Платон. Обойдется.

— А если не обойдется? Ты считаешь, что Бунчук меня переубедил?

— Забудь об этом.

— О таком не забывают.

— Начнется работа — некогда будет голову поднять, — успокаивал Максим товарища. — Я, когда сажусь за руль, обо всем забываю.

— Не хочу, Максим, ходить по полям с завязанными глазами… Не знаю, сколько раз в жизни мне придется засевать землю, поэтому каждый раз для меня это должно быть праздником, а не бездумным выполнением какого-то плана.

— Есть вещи, которые от нас не зависят.

— Но то, что делается в моем колхозе, должно зависеть от меня… И от тебя… Если мы хозяева земли, а не просто рабочие волы…

— Я над этим не задумываюсь. Даю норму — и все. Что-то холодно, пойдем домой.

— Я еще посижу.

— Идем, Платон. К девчатам заглянем. Они, наверное, у Стешки.

— Там меня никто не ждет.

— Может, и ждет… — загадочно улыбнулся Максим. — Неужто будешь так и сидеть здесь?

— Буду. Иди.

— Сиди. — Максим с неохотой встал. — Надумаешь — приходи.

Максим подошел к крутому берегу и крикнул:

— Прихо-о-о-оди!

Одиноким и никому не нужным чувствовал себя Платон среди этой ночной тишины. Даже маленьких житейских радостей лишила его судьба. Разве что завтра Иван Лисняк принесет письмо от Наталки. А если нет? Канет в безвестность еще один день, не дав ему ничего. Опять будет стоять Платон возле печки и варить опротивевший кулеш. В чулане, правда, лежат пуда два муки, но кулинарное мастерство Платона не простирается дальше приготовления блинов. Денег тоже нет. А тут еще Горобец не может оплатить ему командировку. Надо попросить, чтобы хоть аванс выдали на трудодни. А если что, то он продаст свой серый костюм…

А мог же он ездить на фургоне и вставлять замки в двери. Каждый день свежая копейка — и никаких забот. Пришел с работы, переоделся — и на все четыре стороны. Хочешь — иди в кино, хочешь — на танцы, в парк, хочешь — в ресторан. А если уж ты такой умный, то иди в библиотеку, там в читальном зале к твоим услугам все ученые и мыслители мира.