Николай Зарудный - На белом свете. Уран

На первых порах они опять будут жить с Васьком у тети Дуси, если не возвратился ее «припадочный». Галя пусть заканчивает техникум в Косополье, он каждый месяц будет посылать ей деньги. Хату надо продать… Тогда уж ничто не будет связывать его с Сосенкой…

Собственно, почему он должен ехать в Киев, если можно хорошо устроиться в Виннице? Решено. Платон поедет в Винницу к Наталке. Когда-нибудь о нем еще пожалеют! Платон оставит Сосенку с чистым сердцем. Он добился, чтобы в село провели электричество. Никто не мог, а он сумел! Сам секретарь ЦК разговаривал с ним…

Теперь уедет… Да, но кто купит хату? Может, Дынька? Надо завтра поговорить с ним. Хата хоть и не очень новая, но крепкая. Садок большой… Только надо уговорить Галю. Он отдаст ей половину денег, пусть положит себе на книжку…

Вдруг Платон увидел: кто-то идет к ветряку. Неужели опять Максим? Сидел бы со своей Софией… Фигура вырисовывалась четче.

— Платон!

Стешка. Подошла, кутаясь в большой платок.

— Ты зачем?

— Так…

— Среди ночи, одна?

— А я не боюсь! Максим сказал, что ты тут. Он все мне рассказал… Ну, я и подумала, что…

— Что подумала?

— Что тебе… тяжело одному…

— Языкастая баба твой Максим.

— Ну, а почему же ты один среди этого поля? — Стешка все еще стояла, не решаясь сесть.

— Так…

— Подвинься. — Она присела на краешек ступеньки.

— Оставила всех в хате, а сама пошла?

— Пошла… Я куда хочешь пошла бы…

— Не понимаю.

— За тобой.

— Но ты же знаешь, Стеша…

— Не говори мне о ней… Я ее ненавижу.

— Так нельзя.

— Почему нельзя? Кто мне запретит? Ты? Она? — Стешка резко повернулась к Платону.

Платон не нашел что ответить.

— Но я ничего не могу сделать, — сказала Стешка. — Я хотела бы забыть… тебя и ее. Я даже с Кутнем целовалась…

— Что?.. — Платону почему-то сделалось больно оттого, что Кутень целовал Стешку. — Завтра Коляда привезет его в село, так что можешь…

— Я сама знаю, что мне делать. Захочу — выйду замуж за него! Он уже приходил к моему отцу на переговоры… У него телевизор есть… Буду жить, не берясь за холодную воду, — вспомнила Стешка разговор с отцом.

— Зачем все это рассказываешь мне? — Платон уже не мог скрыть раздражения.

— Так. Чтобы знал. Назло тебе выйду замуж за Кутня!

— Что за глупая жертва?

— А что мне?! — с вызовом сказала Стешка. — Хотела в артистки пойти… а поеду к нему…

— Да он же… у нас будет работать.

— Я не знаю… На свадьбу придешь?

Платон никак не мог понять — правду она говорит или кокетничает.

— Наверное, нет… Я уеду отсюда.

— К ней?

— Поеду из села.

— Она зовет тебя?

— Нет.

Сидели молча. Стешка обхватила руками колени, положила на них голову, и Платон не видел ее лица. Почувствовав дыхание ветра, тихо поскрипывали крылья старого ветряка. Одна за другой срывались с серебряных небесных гвоздиков тучи и низко плыли над землей, будто что-то хотели рассказать или услышать…

— Платон, — шепнула Стешка, не поднимая головы.

— Что?

— Возьми меня с собой.

— Куда?

— В свет…

— Зачем?

— Потому что я люблю тебя.

— Стеша…

— Я тебя люблю больше, чем та… Я не нравлюсь тебе?.. А я красивая, Платон. Если бы ты увидел, какая я… вся…

— Не говори мне ничего.

— Не веришь?

— Молчи… Я боюсь тебя.

— Мне так хорошо с тобой. Ну, обними… — Стешка накинула угол платка на плечи Платона.

— Мне тоже с тобой хорошо, Стеша, — шепотом сказал он, не задумываясь, поддавшись только влечению.

…Платон целовал ее до беспамятства. Он и сам не заметил, как рука его легла на грудь Стешки; она вскрикнула от страха или еще от чего-то и крепче прижалась к нему…

— Что ты со мной делаешь?.. Стешка… Я с ума сойду. Там, в ветряке, есть сено… Там тепло… Пойдем…

Платон сбил каблуком замок с двери, подхватил Стешку на руки и понес в ветряк.

— Я твоя… Твоя… — горячечно шептала Стешка, будто теряя последние силы.

Под ногами прогибался пол старого ветряка. А может, это шаталась земля… еще шаг… Еще один, и они со Стешкой упали на кучу прошлогоднего сена. Платон сорвал со Стешкиных плеч платок и швырнул куда-то в темноту…

…Поскрипывал крыльями ветряк.

Платон лежал возле Стешки.

— Мой любимый, мой единственный, — счастливо шептали Стешкины губы.

Эти слова доносились до него будто издалека, из какого-то ясного солнечного мира; а он пребывал в угарном чаду и боялся, что улетучится сейчас угар и он увидит себя над бездной, поймет, как ничтожен перед огромной силой любви Стешки, как беспомощен и жалок перед самим собой, перед той человеческой слабостью, которая временами обретает лик обыкновенной подлости…

В темную прорезь дверей заглянул непрошеный рассвет.

— Я должна идти, — сказала Стешка, застегивая порванную кофтенку.

— Иди, Наташа, иди, — вырвалось у Платона, и он вдруг ощутил, как в сердце заползло омерзение к самому себе.

— Ты… ты как меня назвал? — Стешка с ненавистью оттолкнула Платона и вскочила на ноги. — Почему ты назвал меня Наташкой?

— Я… я не знаю, Стеша…

— Не знаешь? Ты о ней думаешь! — Стешка, держась за перильца, подошла к дверям. — Она всегда будет стоять между нами… твоя Наташка… Теперь я пойду, теперь пойду… — И пошла, не останавливаясь, не оглядываясь.

На ступеньках ветряка лежал ее платок.

— Стешка! Стешка!

Нету…

Поскрипывал крыльями старый ветряк.

Васько проснулся. Кто-то стучал в окно. Он подбежал и улыбнулся: это яблоневая ветка стучала в стекло — как дятел. Был восьмой час утра, а в печи не топилось. Возле мисника стояли заляпанные грязищей сапоги Платона. А на спинке висел чей-то большой платок. Васько заглянул в другую комнату: Платон спал.

Васько принес из колодца воды и на подворье вымыл сапоги Платона. Потом щеткой смахнул в трубе сажу и начистил их. Готовить завтрак было уже некогда. В чугунке стояла вчерашняя картошка. Васько высыпал ее в миску, отделил себе три картошки, а Платону оставил четыре и еще половинку. Налил в блюдце подсолнечного масла. Хлеб он тоже разделил сначала на два одинаковых кусочка, а потом подумал и отрезал от своей части еще дольку. Для Васька лучшего завтрака и не надо. Разве может быть что-нибудь вкуснее подсолнечного масла? Теперь еще можно взять две ложки сахара и размешать в кружке с холодной водой. Чистый тебе мед, ведро воды можно выпить. Вот если б он был продавцом в кооперации… Целый бы день пил воду с сахаром!

На скрыне лежала белая сорочка Васька. Почему она тут лежит? Да это же он сам ее вчера достал, чтобы сегодня надеть. В этот день мама всегда давала ему белую сорочку… С вечера купала, клала его возле себя в кровать, и они долго-долго разговаривали… Вчера ему не с кем было поговорить, потому что Платона позвали в правление. Васько и не слышал, когда он вернулся.