Николай Зарудный - На белом свете. Уран

Савка Чемерис уже часа три добирался домой с торбочкой соли, за которой послала его в кооперацию жена. То одного встретит на дороге, то с другим перекинется словом, а время шло. Душевному разговору с Поликарпом Чугаем помешал Чемерису его внук Тимко.

— Деда, идите домой, а то бабка говорили, что всю бороду вам общиплют. Уже из Крыма можно было соли принести, а вы как примерзли к дороге. — Тимко точно передал бабушкины слова.

— Да иду уже, иду лично, — нехотя распрощался с Поликарпом Чемерис, взял внука за руку и медленно зашагал домой. Он уже давно принес бы эту соль, но, увидев на Гайвороновой хате Михея Кожухаря, свернул на подворье.

— Зачем это тебя, Михей, на хату занесло? — поинтересовался Чемерис.

— Да скликаю на совещание дураков, — пробасил Кожухарь. — Хорошо, что ты, Савка, подвернулся. Будешь первым.

— Чтоб тебя приподняло и шлепнуло, — пожелал Савка Чемерис.

На крыше появился Максим с железной крестовиной.

— Это антенну нам ставят, мы телевизор купили, — похвалился Васько.

— Добрая то штука — телевизор, когда-то у кума в Косополье двое суток с перерывом лично смотрел, — вспомнил Чемерис и, положив торбочку с солью на завалинку, полез на хату.

В это время по улице проходили Никодим Дынька и Данила Выгон.

— Взбесились, крест на хате ставят, — сплюнул Дынька. — Живыми к богу лезут. Что вы там делаете, Савка?

Савка Чемерис слово в слово повторил ответ, который он услышал от Михея, но Дыньку это не удержало, и он тоже полез на крышу. А Васько с Тимком потянули Выгона в хату, чтобы показать телевизор.

Через несколько минут главнокомандующим на крыше стал Никодим Дынька, убедив Максима, что ни Савка, ни Михей до конца века не установят антенну.

— Для этого дела мастер нужен, а Михей за всю свою жизнь и топорища не сделал. Ты же, Савка, тоже совсем не техничный человек. Слазь с хаты и не мешай!

— Да ты сам умеешь только дышла делать. Мастер, тьфу, — перечеркнул все Никодимовы таланты Савка.

— Нет, он еще умеет кол затесать, — уточнил Михей, но место Дыньке уступил.

После долгих пререканий антенну наконец закрепили на крыше, и Максим сквозь потолок протянул в хату шнур.

Наталка проснулась, и Васько, показав на черную сверкающую проволоку, которая свисала с потолка, доложил:

— Уже поставили антенну. Максим спрашивает, можно ли зайти в комнату.

— Пусть заходят, я сейчас поднимусь. Сколько им надо грошей, Вася?

— Грошей ни за что не возьмут, — Васько наклонился к Наталке. — Пол-литра надо поставить. Я сбегаю к Меланке.

— А может, лучше деньгами? — колебалась Наталка.

— Нет, — возразил Васько, — у нас если кто что сделает для кого, то ставят пол-литра.

Васько убежал. Наталка поднялась с кровати и, чуть пошатываясь, вышла из комнаты.

— Заходите, Максим, — пригласила она.

Вслед за Максимом в комнату вошла вся добровольная бригада энтузиастов телевидения. Наталка, готовя ужин, слышала, как они спорили, где должен стоять телевизор. Никодим Дынька зачем-то решил, что ему место посреди хаты на столе. Савка прислонил телевизор к стенке, а Михей уверял, что надо поставить в красном углу. Дынька обозвал всех недоумками-невеждами, демонстративно плюнул и сел на порог: мол, делайте что хотите.

— Я этих телевизоров за свою жизнь штук… двадцать лично поставил, — заявил Савка, прибивая изоляторы.

Такую неправду Никодим не мог стерпеть.

— Бо-о-о-же, — с мольбой обратился он ко всевышнему, — ты слышишь, что это Савка мелет?

— А может, и двадцать пять, — спокойно уточнил Чемерис.

Максим рассмеялся, а Кожухарь подтвердил:

— Савка все может.

— Да ты ж эту машинерию сроду не видел. Ты зуб в борону не способен вставить! — кричал Дынька.

— Хочешь — верь, хочешь — нет, а я в Косополье все телевизоры поставил. Даже прокурор приезжал и просил. Михей слышал. — Свои слова Савка сопровождал уверенным постукиванием молотка.

Кожухарь тут же подтвердил, что собственными ушами слышал, как прокурор слезно просил Савку приехать и установить телевизор.

— Оба вы брехуны, каких еще свет не видел.

Эта характеристика никак не повлияла на Савку и Михея. Они переглянулись и, ссылаясь на авторитет Данилы Выгона, который только что вошел в комнату, ошарашили Дыньку еще одним сообщением.

— Посмотрите на этого темного человека, — сказал Михей Кожухарь Выгону, тыча пальцем в грудь Никодима, — он не верит, что Савка знает все телевизоры, как телегу. Дело хозяйское. А ну-ка расскажи ему, Данила, кто придумал двуствольное ружжо…

Кожухарь подморгнул Выгону, и тот ответил:

— Как кто? Савка Чемерис… Ему еще и палец оторвало, когда первый раз стрельнул из двух стволов.

Савка показал Никодиму левую руку без мизинца и пообещал:

— После жатвы я еще и с тремя стволами ружжо сделаю.

— Да все ж знают, что тебе палец соломорезкой отхватило! — отстаивал Дынька святую правду.

— Нет, — таинственно прошептал Кожухарь, — то нарочно был пущен такой слух, чтобы Савку не украли немецкие шпионы… Как ты думаешь, где Савка перед войной два года пропадал?

— Хе-хе, — запрыгали худые плечи Дыньки, — кожи выделывал в Бердичеве на заводе.

— Что с ним говорить, — безнадежно махнул рукой Михей, — не в Бердичеве, а в засекреченном месте сидел Савка, а чем занимался — не скажу, это дело военное…

— Ну вас к бесу, — не выдержал Дынька, — если я еще чуток послушаю, то и поверю, что Савка генералом был на войне.

— Генералом не генералом, а полковником был… В кавалерии. — Новая волна фантазии оторвала Савку от бренной земли, и он уже видел себя на лихом коне, с саблей в руке…

Васько и Тимко, придерживая руками черные пол-литровые бутылки, которые предательски выглядывали из-за пазух, трусцой бежали улицей и всех, кого только встречали, приглашали смотреть телевизор. Взрослые благодарили, обещали прийти, как управятся по хозяйству, а маленькие граждане Сосенки, забыв обо всем на свете, сразу присоединялись к Васькову эскорту в лице Тимка. Так они и вбежали голосистой толпой на подворье и, подчиняясь властному жесту Алика Козы, исчезли в садку.

— Сидите, пока не позову, и ни звука! — приказал Тимко и на правах Васькова ординарца вошел в хату.

Наталка приготовила ужин и пригласила мастеровых к столу.

— Еще дело не сделано, пусть уж потом, — ответил за всех Михей.

— Я на дворе посижу, позовите, — Наталка взяла большой платок, который висел на гвоздике за шкафом, и вышла к перелазу.

Наталку лихорадило. Так было всегда после приступа. Но она вышла во двор. Дома ее бы уложили на несколько дней в постель, приходили бы врачи, суетилась бы мама… Хорошо, что приступ был легкий и что она поднялась… Надо попросить Васька и Максима, чтоб они не рассказывали Платону. За ночь она отдохнет, и все будет хорошо. Утром вернется с поля Платон… Она развеет все его сомнения. Его и свои…