Николай Зарудный - На белом свете. Уран

Лошадь будто вкопанная остановилась возле калитки. Наталка даже вздрогнула от неожиданности: Стешка.

— Добрый вечер, с приездом. — Наталку вызывающе рассматривали какие-то диковатые, раскосые глаза Стешки.

— Спасибо, — сухо ответила Наталка, выдержав дерзкий взгляд, — я уже давно приехала.

— Не знала, — откровенно соврала Стешка и в этом нашла удовольствие. — В гости приехала?

— Я приехала к своему мужу. Тоже не слыхала? — в тон Стешке ответила Наталка.

— Поп не венчал, музыка не играла. Почему же он тебя прячет? Боится, чтоб не украли? — Покачиваясь в седле, Стешка явно кичилась перед Наталкой своей красотой.

— Я не боюсь. Он меня никому не отдаст. — Наталка сорвала с себя платок, бросила его на ворота и встала в позу царицы Тамары.

Стешка измерила взглядом стройную фигуру Наталки, критически осмотрела на ней старенькое платьице и ловко подцепила нагайкой платок.

— Теплый?

— Теплый.

— Могу тебе подарить… на свадьбу. Он ему тоже нравится.

— А почему ты должна дарить его? — не поняла Наталка.

— Потому что этот платок мой. Не веришь?

— Аа-а… почему он у нас? — Наталка смотрела на Стешку уже растерянно.

— Его спроси, — ответила Стешка и, пришпорив Гнедка, помчалась в поле…

А если б осталась на месте, то увидела б, как гордая царица Тамара вдруг превратилась в несчастную девушку в старом коротеньком платьице…

— Го-о-оол!!! Шайбу-у-у! — ошалело кричал кто-то в хате.

И в эту минуту на подворье выбежал Васько и тоже закричал:

— Давай, братва! Показывают!

И «братва» под командой Алика Козы высыпала из садка и бросилась в сени.

Когда Наталка вошла в комнату, Никодим Дынька поклонился ей и с достоинством сказал:

— Принимайте работу. Что могли — сделали.

На экране шныряли какие-то длинные тени, их сменяли молнии, точки, волнистые круги. Из этого хаоса вылетало какое-то магическое слово, подхваченное тысячами глоток:

— Ша-а-айбу!

— Вот дает! — подпрыгнул Алик Коза.

Наталка привычно покрутила регуляторы и утихомирила эту стихию. На экране появились бегавшие за мячом люди.

— Футбол, — пояснил присутствующим Савка и тоже притронулся к регуляторам, потом добавил, будто все это он сделал сам: — А теперь смотрите.

Мастеровых не пришлось приглашать к столу дважды. Но пока Наталка не прикоснулась губами к своей чарке, никто и не попробовал Меланкиного первака. Двери раскрыли настежь, так что и из соседней комнаты было видно все, что делалось на экране телевизора.

— Вот дожили, — никак не мог успокоиться Никодим, — сидишь себе, закусываешь, а оно показывает! Ей-богу, куплю!

Наталка встречала гостей. Пришли Поликарп Чугай и Лисняк с женой, потом прибежала Христина. Она трижды поцеловала Наталку, хотела что-то рассказать, но на нее зашикали. Уже давно стемнело, а люди все подходили, усаживались кто где мог и молча смотрели до тех пор, пока в полночь невидимая рука не написала на экране: «Спокойной ночи».

Долго и церемонно прощались, Наталке приятно, что этим людям было хорошо в ее хате.

— Приходите еще, — приглашала она.

Васько разбудил нескольких еще не закаленных районной кинопередвижкой мальчуганов и помог Наталке прибрать в комнате.

— Добре, когда люди приходят, правда, Наташа? — искал поддержки каким-то своим мыслям Васько.

— Добре…

Наталка еле добралась до кровати, но уснуть не могла. Перед глазами гарцевала на коне Стешка, размахивая платком, как черным знаменем. Что Платон утаивает от нее? Он любит Стешку, любит… Хотя бы быстрее рассвело… Она заставит Платона рассказать все… А может, сейчас пойти к нему в поле?

Путаясь в длинной ночной сорочке, Наталка подошла к окну. В саду пели соловьи. Ветер нес с поля терпкий запах полыни. Наталка прислушалась — тракторов не слышно. Холодно. Пора спать…

Косополье, как и полагается городу — экономическому и административному центру, — просыпается рано. Как только солнце бросит свои первые лучи на косопольские тополя и на величественную колоннаду чайной, именно в это время звучит над городом гудок маслозавода. Это единственное предприятие Косополья, которое имеет собственный гудок. Да еще какой!

Среди косопольских парубков были такие, что умели свистеть в три раза громче завода. И это вносило путаницу в жизнь города: не разберешь, кто свистит — хлопцы или завод. В прошлом году этому был положен конец. Директор маслозавода Василий Васильевич Кутень привез из Одессы сирену, которая раньше принадлежала огромнейшему океанскому лайнеру. Она заменила маслозаводский свисток. Еще до сих пор вспоминают косопольчане то утро, когда над городом впервые прозвучал величественный гудок. Он торжественно плыл над Косопольем. Тревожил и звал. Горожане повыбегали из хат, взволнованно прислушиваясь к трубному гласу.

Суматошно лаяли собаки, как угорелые метались по дворам и огородам куры, гуси, индюки. Только свиньи, по свидетельству косопольчан, никак не реагировали на это событие. Но свинья есть свинья, какой с нее спрос?

А сирена гудела. Казалось, что маленький Косопольский маслозавод разрастется до масштабов индустриального гиганта или вместе со своей сыроварней поплывет, поплывет, подхваченный водами Русавки, в моря и океаны…

Кое-кто утверждал, что когда гудела эта океанская сирена, то в единственном паровом котле завода катастрофически падало давление и останавливались некоторые агрегаты. Но разве мало на свете злых языков? Как бы там ни было, а трижды на день маслозавод посылал в поднебесную высь и на земные просторы свой могучий индустриальный глас, возвеличивая себя и город Косополье.

Для Прокопа Миновича Котушки этот гудок означал конец работы и начало ответственной службы. Дело в том, что Прокоп Минович в ночную пору был райкомовским сторожем, а днем выполнял сложные обязанности завхоза. Никто не знал, когда он спит, когда отдыхает. Он всегда был на ноге… Да, именно на ноге, ибо она была у него одна. Вторую заменял вытесанный из дерева костыль, который он привязывал двумя ремешками.

Прокоп Котушка наперечет знал всех председателей колхозов и секретарей парторганизаций, передовых доярок и трактористов, все планы и как они выполнялись. Когда вызывали на бюро председателей колхозов, например во время хлебосдачи, то Прокоп Минович, выслушав каждого из них в приемной или в коридоре, безошибочно определял: «Запишут выговор». Или: «Иди и не бойся, будет «на вид».

Котушка почти никогда не ошибался и этим вызывал к себе еще большее уважение.

Каждый вечер Котушка, подвернув штанину, выводил на своей деревяшке химическим карандашом какие-то значки. Деревянная нога служила ему своеобразным блокнотом, на ней он записывал, что должен сделать завтра. Дел было всегда много, и если бы Прокоп Минович все записывал, сохрани господь, обыкновенным способом, то тратил бы горы казенной бумаги. А так каждый день он соскребал ножиком старые значки и писал новые.