Яков Ильичёв - Турецкий караван

Военный советник Андерс доложил последние данные разведотдела: в турецких горах враждебные отряды, иные численностью до четырехсот человек.

— Ну, а что делать? — задумчиво произнес Фрунзе. — Не миновать районы войны, страданий. Был бы ковер-самолет…

Взволновался Кемик, замахал короткими руками:

— Кого пригласил волк, тот должен захватить с собой собаку! Взять с собой станковые пулеметы!.. Ведь там убивают! Из-за скалы подкрадываются, сбрасывают в пропасть…

— Усилим охранение, — ответил Фрунзе. — Прошу вас не разглашать в дороге, кто мы, куда и зачем едем. За нашими делегатами, курьерами, вообще за каждым со звездой там, за границей, охотятся, следят.

Когда вышли в коридор, Кулага отвел Ваню в сторону:

— Слыхал, ярославский? Там и среди врангелевцев найдется зверье злее махновского. — В певучем голосе Кулаги всегда слышится заинтересованность, а вопрос к собеседнику — всегда как будто с затаенной усмешкой. — Слыхал, родимый?

Но Ваня не обиделся, сказал:

— Понимаю, Фома Игнатьевич… родимый…

— К тому же кочевая будет жизнь. И вот какое дело: ты назначен порученцем-ординарцем при командующем, то есть мамой и папой, бегуном и стригуном. Так оберегай! Заботься! У него часто боли в животе, операцию делали. Учти это. И еще то, что он легко рискует, под выстрелы идет без оглядки… Словом, как сказал один восточный певец: «Блажен, кто умеет для счастья людей пожертвовать счастьем жизни своей!»

— Я не подведу, поверь! — твердо заявил Ваня. Расширил глаза: — И опять ты меня, Фома Игнатьевич, ошарашил… Скажи, пожалуйста, почему мне такое доверие?

— Комиссар школы рекомендовал тебя, говорит: любознательный, работящий. И Фрунзе тебя запомнил: «Где, — спрашивает, — боец, который характером Кемаля интересовался?» Теперь веди себя исключительно тактично. Командующему, между прочим, не мешай излишним своим, ну, что ли, присутствием. И вообще, политиком должен ты теперь быть.

— Да? А я поневоле уже давно такой, — угрюмо проговорил Ваня. — Крестьянин понимает: земля — безземельным, долой войну… Ничего загадочного.

Потом Кулага подозвал Кемика:

— Давай список взятого в дорогу проверим. — Стал читать: — Мука, крупа, консервы, мыло, белье, соль, ведра, котел, спички, сапоги, два тулупа… Спирт не забыл на случай обморожения? Так, еще свечи и фонари «летучая мышь». Керосин на Кавказе достанешь? Ну да, к керосину поедем… А чай?

— Обеспечу! Еще на базарах брынзу, кислое молоко покупать буду. Может, когда и барашка! Сделаю шашлык.

Кулага с улыбкой сказал добродушно:

— Якши шашлык, мий гарный Кемик! — И уже серьезно: — А как поместить ящики с посудой? Продумал? Фарфоровая, из Петрограда, подарок Мустафе Кемалю.

— Правильно, — сказал Кемик. — Едешь в гости, вези подарок. Может, хороший человек, хотя и турок… Продумал. Я умею возить посуду, эрзерумский дядя научил. Правда, глиняную.

— Ладно! Аптеку повезет сам врач. А большой подарок погрузят рабочие на заводе.

В день отъезда Ваня еще ждал письма от Аннёнки в школу. Около десяти утра, бахнув дверью, с почты пришел дневальный. Курсанты двинулись за ним в общую комнату. Ваня — с последней надеждой… Письма, однако, ему не было. Либо все еще не вернулась Аннёнка домой, либо… Ваня тут же составил письмо, чтобы теперь писала в Баку и Тифлис, до востребования.

Холодный ветер из степей врывался на станцию, рвал плакат с рисунком и надписью:

Но уже в дороге встретит миссия торжественный праздник Октября. То все в теплушках ездили, а тут специальный подан поезд, в нем салон-вагон.

Ваня с бойцами грузил имущество миссии, сам в зеленой буденовке. Надел ее, как Фрунзе свою — чуть набекрень, на лоб выпустил черный чубчик. Постарался одеться чисто. Пусть гимнастерка почти белая, застирана, — не видно под шинелью. В шинели, подпоясанный, не стал застегивать ее доверху, отвороты распахнул, как и военный советник миссии товарищ Андерс. Вот он идет…

Андерс шел вдоль вагонов, большой, тяжелый. Три ромба и звездочка на рукаве его шинели. Полы расходились, хотя шел не широким шагом. Остро поглядывал маленькими глазами, а лицо полное. Усики крохотные, светленькие, едва заметные на еще не сошедшем загаре. Черные кожаные перчатки в обтяжку…

Ване нравился Андерс — от него веяло добродушием, всегда улыбнуться готов. Вот он подходит. Ваня смотрит вроде строго, и Андерс, сделав вид, что оробел, первый отдает Ване честь. Ваня невольно смеется. Андерс угощает папиросой. Иные уважают Ваню за то, что ординарец командующего, а вот Андерс — просто по своему характеру.

На вокзале полно народу. Все с узлами, сундуками, корзинами. Тетки спрашивали: что за эшелон, куда? Ваня отвечал с укором:

— Ай не видите, что воинский? Мимо, мимо, граждане…

Поезд пойдет степями до гор, дальше долинами вокруг гор, до границы, а там уже ехать в арбах.

Подошли провожающие — члены правительства Украины, командиры из штаба, все веселы, налаживают песню хором спеть на дорогу.

Ехал с миссией старший брат Михаила Васильевича — Константин Фрунзе. Он-то и есть врач. Тоже в буденовке, но на рукаве его шинели повязка с красным крестом.

А вот этот, тощий, с тростью и саквояжем — дипломатический советник, товарищ Дежнов. Единственный едет в ботиночках и не в шинели военной. Ваня с жалостью смотрел на его галстук и уголки белого воротничка, упиравшиеся в щеки, — где станет стирать свою белейшую сорочку и вот этот крахмальный воротничок? У каждого бойца — карабин, у Дежнова — смешная палочка, игрушка. В дороге он будет учить красноармейцев этикету, а секретарей — французскому языку. Пока что контакта у Вани с Дежновым нет, только здороваются. Ваня уступил ему дорогу в тесном коридоре вагона, Дежнов что-то бормотнул, задумчивый, и прошел дальше.

Кулага привел в салон-вагон худощавую женщину с ребенком на руках:

— Иван, это супруга Михаила Васильевича…

А Софья Алексеевна пожала ему руку, проговорила мягко:

— Ванечка, очень прошу вас, внимательно смотрите за ним…

И она об этом! Словно командующий ребенок какой.

Вот Фрунзе вошел, торопящийся, энергичный:

— Фома Игнатьевич, дайте Чичерину телеграмму: «Сегодня в двадцать два часа выезжаю согласно намеченному плану для выполнения возложенного на меня дипломатического поручения».

Потом он взял на руки ребенка:

— Та-неч-ка… — передал дочку жене. — Соня, ты не должна беспокоиться. Все будет хорошо, ей-богу… то есть с нами аллах!

Заставил ее улыбнуться.

Кулага подтолкнул Ваню — выйдем, пусть попрощаются. Выходя, Ваня слышал прерывистый голос Софьи Алексеевны, будто ей не хватало воздуха: