Яков Ильичёв - Турецкий караван

— «Комиссар». Это импонирует им.

— Кружатся еще тысячи вопросов у меня…

— Обстановка меняется без спроса, вот и вопросы! — засмеялся Чичерин. — Зато политика наша постоянна! Пожалуйста, скажите там, пусть держатся так же. Закавказские республики на произвол не отдадим. Если вновь о Батуме заговорят, то пусть не забывают: не согласимся на пересмотр уже утвержденного Московского договора. Батум принадлежит Советской Республике! Пусть князь Карабекир-паша, командующий Восточным фронтом, не смотрит на Кавказ, как лиса на виноград…

— А ведет армию на Западный фронт…

— Если же заговорят о нашем торговом соглашении с Англией, то пусть не подозревают нас и поймут: Англия надеется торговлей убить Советскую власть, остается враждебной не менее, чем Штаты, которые заявляют, что никогда не признают нас! Напомните, пожалуйста, о двойной политике Англии: одной рукой подписывает договор, а другой — снаряжает антисоветские армии. Впрочем, турки это знают на своем опыте, говорят: «Ангору бьет греческая перчатка, но в ней английская рука». Неплохо сказано!

Распрощались, и Фрунзе ушел.

Август, 1921

…Вам поручается сообщить турецкому правительству… чтобы предоставило полную возможность Фрунзе выполнить свою задачу. Его назначение должно подчеркнуть тесную связь Советских Республик с Турцией, и факт поездки такого видного лица, притом главкома, в Ангору в момент поражения должен произвести эффект.

Ввиду Ваших указаний на финансовую катастрофу, я зондирую почву, не удастся ли теперь послать вторые пять миллионов золотых рублей. При наших затруднениях… это нелегко, но я прилагаю усилия.

…Еще раз повторяю, что мы базируемся не на мимолетных ситуациях, а на длительных исторических силах, и поэтому не только не ослабляем наших тесных отношений с Турцией, но, наоборот, усиливаем их. Турецкая национальность не погибнет, и национальное движение достаточно сильно, чтобы в конце концов одержать верх, если даже будут временами капитуляции верхов перед Антантой.

То была главная мысль. Скажем, бывший векиль иностранных дел Бекир Сами-бей совсем уже тесно сошелся с Антантой…

В августе солнце разило все живое на Малоазийском плоскогорье. Будто недостаточно было огня от ружей, бомб. Сабельные вспышки ослепляли солдат. Раскалились склоны холмов, уложенные телами павших.

Греческий король Константин под зонтом въехал в древний Эскишехир, бросил своим войскам клич: «На Ангору!» И вот его авангард уже у реки Сакарьи.

Турецкая пехота вместе с кавалерией весь день двадцатого с криками «Алла!» то и дело бросалась в контратаки против воинов в белых чулках с помпонами — кипело сражение…

Закат обагрился, тут же и погас, фиолетовым стало небо, затянуло торчащий минарет мечети Дуа-Тепе, в селении, где главная квартира турок. Ночь накрыла землю, и оборвались крики, пальба. Тоскливо заскрипели цикады, стало холодно, запахло майораном — душицей, диким чесноком. Глухой голос верховного главнокомандующего Кемаля где-то во мраке:

— Адъютант, подойди! В Дуа не поеду. Ночую в поле…

Это чтобы утром с вершины холма уловить через трубу ход неприятеля. По ступеням Кемаль сбежал в отрытый солдатами окоп, лег на тюфяки, взглянул на звезды, дрожащие за воздушными струями. Сказал:

— Отсюда не видно зарев, легко усну. Разбудить, если телеграмма.

Однако спать еще не стал, закурил. В ночной тиши пришло раздумье… Запад взял за горло железной рукой… Три года, как окончилась мировая война и развалилась империя.

…В те дни Кемаль со своей Седьмой армией совершал марш из Палестины домой, дошел уже до Александретты у моря. Вдруг с Босфора глупый приказ маршала Иззет-паши: отдайте англичанам этот город, он нужен им для снабжения Алеппо, отдайте — мы бессильны…

Это значило сдать и армию. Кемаль ответил: списку жертв следует положить конец. Но маршал продолжал увещевать: английский генерал обещал снисхождение, дал заверения джентльмена, ответим любезностью. Скрывая ярость, Кемаль с иронией ответил: «Я чувствую себя лишенным той деликатности, которая, очевидно, нужна, чтобы осознать необходимость любезности». Его, конечно, отстранили от армии, но он успел раздать населению ее оружие.

«Я начал борьбу. Мне помогла Россия. Самим своим существованием. Заявлением Ленина о святости нашей борьбы», — подумал Кемаль.

Первые атаки Запада были отбиты… Но худо получилось во Фракии: действующие совместно турецкие и болгарские четы оказались оторванными от главных сил и отступили в Болгарию — не получили поддержки от стамбульских аристократов, османов, которые не верят в победу Турции, подавленные богатством и размахом жестокостей Запада.

«Я поступил безошибочно, обратившись с письмом к Ленину, — думал Кемаль. — Но если теперь падет Ангора, то аристократы поладят с Западом — не будет конца любезностям! — а меня убьют».

Над краем окопа тень заслонила ворох звезд. Голос адъютанта:

— Если не спишь, верховный… Только что векиль обороны Рефет-паша передал из Ангоры: вчера в Сирии французы расформировали армянский легион…

«Адвокат Антанты и султана, — подумал о Рефет-паше Кемаль. — Да!»

— Хорошо. Иди, не мешай мне спать, — сказал Кемаль и другую нащупал в пачке сигарету — изделие французской концессии «Режи» на турецкой земле, родящей превосходный табак.

Когда началось вот это наступление, Англия и Франция заявили о своем будто бы нейтралитете. Но из греческой перчатки не вынута английская рука. Франция желала бы видеть в Ангоре побежденных, податливых, хотела бы, чтобы он, Кемаль, вместе с дымом ее сгоревшей папиросной бумаги с золотой печаткой вдохнул желание выгнать красных из Баку! При мысли о том, что его хотят приобрести в качестве наемника, закипала душа… Но тут же он отдавал себе отчет в том, что единственная цель его жизни — спасти родину, и превращался в холодное железо.

«Согласия с Западом не будет, — твердо решил он. — Москва знает меня… Но поражение установит в Ангоре власть Антанты, и тогда Москве придется подтянуть дивизии… Надо отстоять Ангору… Придется бросить кость поклонникам Антанты, плетущим заговоры. Обмануть их имею право и обязан… Уступку аристократам диктуют обстоятельства. Но нужно найти ее границы. Где граница? Где выход? Как быть? Как понимает меня народ? Каким видит?»

— Еще не спишь, верховный? — послышался наверху теперь взволнованный голос старшего адъютанта. — Особая новость!

— Разве дадите уснуть! Что еще случилось?

— Только что векиль наших иностранных дел господин Юсуф передал: Москва посылает к нам главного командующего войсками Республики Украина, его превосходительство Фрунзе. Что ответить?