Яков Ильичёв - Сиваш

Кто-то приотворил вагонную дверь. Фрунзе дружелюбно позвал: «Войдите!» Вошел адъютант: получено донесение разведки из штаба Четвертой.

— Дайте! — Фрунзе немедля взял листок и приблизился с ним к лампе. — Вот, пожалуйста! В устье Салгира против Арабатской стрелки у Врангеля охранение слабое. Сообщают, жидкие конные отрядишки бегают по пустынному побережью. — Вынул часы. — Скоро утро. Чуточку вздремнем, а взойдет светило — едем к Арабатской стрелке… Сергей Аркадьевич, пусть подготовят паровоз!

Через несколько часов темные, замерзшие окна вагона окрасились зарей. Всю ночь гнавший ленту станционный телеграф наконец принял сообщение из Таганрога — от командующего Азовской флотилией. Ввиду рано наступивших сильных морозов таганрогская бухта затянута льдом. Но в ближайшие часы флотилия постарается выйти в море. Моряки горят желанием помочь армиям взять Крым.

«Подведет военфлот», — мелькнула, взволновала догадка. А сказал медлительно, обычным своим мягким, приятным голосом, потирая чистые, порозовевшие на морозе щеки:

— Что ж, будем надеяться… Но нужно приготовиться к худшему. Тогда все будет хорошо. Посмотрим, что там, на Арабатской стрелке.

Постукивая колесами, вздрагивая, подошла платформа с автомобилями, вчера оставленными у реки. Сразу же ее прицепили к штабному поезду, паровоз дал гудок.

Поезд шел довольно скоро. По сторонам дороги раскинулась широкая степь, проплывали редкие одинокие хутора, припорошенные замерзшим туманом скирды, низкорослые, тощенькие, голые акации, приземистые разбитые строения. Фрунзе упорно ловил в окне вагона мелькающие картины на местах недавних боев. По сторонам полотна железной дороги степь была изрыта снарядами, завалена опрокинутыми вагонами, сломанными повозками. Вот-вот паровоз заденет скинутую с рельсов платформу. Третья от Мелитополя станция сожжена. (Уцелели, на счастье, огромные пакгаузы с пшеницей и ячменем. Врангель гнал вагоны с зерном, но не успел протолкнуть их в Крым, бросил.) На путях громоздились искалеченные вагоны, паровозы, навалы военного добра: белые взорвали эшелоны с боеприпасами. Вагоны еще горели, слышались глухие удары и треск — рвались снаряды, лопались патроны. На двадцать сажен от пути степь усеяло гильзами от патронов и снарядов разного калибра. Занятый неотступной думой о предстоящем сражении, Фрунзе, в сущности, не переставал мысленно спорить с противниками немедленного штурма. Соскочив на землю, сунув руки в карманы бекеши, сказал:

— Видите, как спасались врангелевцы? Это ведь полный разгром. Вот вам подтверждение, что решение наше штурмовать немедленно — абсолютно правильное. При любых обстоятельствах.

Пришлось снова пересесть в автомобили. Было морозно, в ясной сини еще высоко стояло холодное желтое солнце. Ночью выпал иней, былинки на земле стали мохнатыми. Не было и помину о распутице, которой опасался Фрунзе. Степь твердая, ровная, лишь местами пересеченная неглубокими балками, — как дорога! А дорога крепкая, как кость.

Но что это за холмики близ проселочной дороги? Один, другой, без числа… Эх, дела! Это ж заиндевевшие трупы убитых и загнанных лошадей. Невольно дрогнешь. Фрунзе снял рукавицу, достал часы, принялся считать, сколько холмиков минует в течение трех минут. Не поверил своим глазам, снова считал: десятки и десятки…

— Смотрите, какая колоссальная убыль лошадей! — Повернулся к Гусеву. — Целое кладбище верных друзей пахаря. Каково-то будет крестьянину весной! Хоть самому впрягайся в плуг, хоть на свиньях паши! Как посеет Советская Республика? Но если сейчас кончим с крымским бароном, то весной армия сумеет помочь крестьянину посеять. Надо подчеркнуть это в наших беседах с красноармейцами и населением. Непременно!

Позади остались хутора, занятые Сводной курсантской стрелковой дивизией и Интернациональной кавалерийской бригадой. То там, то здесь среди редких хатенок вились дымки костров. Расседланные лошади, покрытые попонами, уткнулись мордами в мешки. Бойцы, видимо, сюда привезли из пакгаузов ячмень; здесь фураж под боком, а что на побережье?

Красные крыши вдали над южным и западным горизонтами — открылся район расположения Четвертой армии, на действия которой Фрунзе возлагал самые большие надежды, разумеется, если придут канонерки. Фрунзе велел свернуть на проселок круто влево, прямее выехать к тупому клину, где сходятся азовское и сивашское побережья и начинается Арабатская стрелка.

К побережью подъезжали при высоком солнце. Степь пустынная, ровная, как море в тихую погоду. И будто из моря выплыло раскиданное, прижатое к земле селение. Автомобили влетели на широкую прямую улицу между белыми стенами хат под красной черепицей.

Здесь обосновался штаб Девятой дивизии, которая пойдет по Арабатской стрелке. Начштаба доложил Фрунзе, что бойцы — под крышами, хлеб и фураж подвезены, дивизия готовится к наступлению. Но вот беда: бьют с моря белые корабли, не дают и шагу сделать по стрелке. Наших канонерок пока не видно. И подойти — как подойдут? У берегов — лед. Фрунзе спросил, крепкий ли, и, не дожидаясь ответа, пошел к автомобилю.

— Подъедем к берегу!

Вот оно — море Сиваш! Видно и без бинокля. Фрунзе привстал в машине. Белое, но это не соль, здесь вода должна быть глубокой. Фрунзе еще раз взглянул: «Да, лед!»

Автомобили подошли к самому берегу. Фрунзе прошелся по льду, с силой, до боли в пятке, ударил каблуком.

— А там, в Таганроге, комфлоты, наверно, считают, что у них… у них уже айсберги! Вряд ли придут корабли…

На обратном пути Фрунзе сидел откинувшись на кожаную спинку сиденья, забыв застегнуть бекешу, не чувствуя бьющего в лицо колючего ветра… Похоже, что план перехода по Арабатской стрелке рушится…

Автомобили помчались к железной дороге, но теперь вдоль берега Сиваша, на запад. В степи показался странный обоз из пароконных бричек. На них лежали наискось большие рыбачьи лодки. Красноармейцы-ездовые настегивали лошадей, согреваясь бежали рядом с плывущими над дорогой лодками. Фрунзе велел остановить автомобили — подальше от обоза, не испугались бы крестьянские лошади.

— Кто старший?

— Я, товарищ командир, — издалека ответил красноармеец с передней брички и остановил обоз. Фрунзе скорым шагом подошел к старшему и с каким-то острым, прямо-таки мальчишеским любопытством спросил, куда везут столько лодок. Ездовой отвечал, что к мостам на Чонгар, мосты побитые.

— А весла не забыли?

— Нет, не забыли, на дне в повозках, товарищ начальник.

— А глубоко ли на Чонгаре? Броды есть?

— Этого не знаем.

Обстоятельнее поговорить бы с людьми, почуять, чем дышат, но бойцам холодно стоять на месте. Фрунзе подал руку старшему.