Владимир Исаков - Дом на берегу

«Дорогой Иван Михайлович! Благодарю Вас за письма, которые я от Вас получил, и за Ваш теплый привет. Клавдия Алексеевна также благодарит и шлет Вам приветы. Я нахожу, что Вы правильно делаете, что живете у себя дома (И. М. Митрофанов, выйдя на пенсию, поселился на родине, в Бараньей Горе. — В. И. ) и не бросаете живопись. Это меня очень радует. Чистосердечно признаюсь, что я Вам завидую. Быть свободным от всяких дел, кроме Вашего любимого, что может быть лучше этого? У меня сложилось все наоборот: девять десятых времени вынужден отдавать скучным делам по союзу (в это время К. Ф. Юон возглавлял Союз художников. — В. И. ) и лишь одну десятую часть любимому делу, живописи. Ваш К. Юон».

И наконец, последняя открытка:

«Дорогого Ивана Михайловича поздравляем с Новым годом и желаем здоровья, счастья, успехов. Клавдия и Константин Юоны. Январь 1958 года».

В октябре этого года Юона не стало.

— После похорон Клавдия Алексеевна долго мне писала. Подарила несколько картин. Вот эту кисть. «Это, — говорит, — его любимая, Иван Михайлович. Вам на память. Как ученику». Картины я свез в Орел, передал картинной галерее. А кисть вот все храню. Даже не пробовал. Разве написать так, как он?

За окном светил и словно просился на холст яркий весенний день. На столе лежала юоновская кисть. Не было только самого Юона.

Вечером из лесного болота за деревней Жуково ветром донесло далекий, чуть различимый вой. Среди темноты, холода, бескрайнего леса не было больше ни одного звука. Все спряталось, замерло, притаилось в надежде переждать ночь.

«У-у-у-о-о-о-гам-гам-гам…»

Вой волков как будто приближался, становился все громче. В нем были тоска, голод, угроза всему живому. Дрожали и жались к матерям лосята, тревожно шевелились лосихи, поднимали головы и ждали врага лоси. Никому не было пощады в этой глухой ночи. И даже охотник, застигнутый темнотой в лесу, знал, что охотится уже не он, а теперь охотятся за ним…

Летом волки таскали овец с фермы в деревне Жабье. Потом зарезали лосиху. Подкараулили несколько собак. Сейчас они третий день преследовали отставшего от стада молодого лося. Лось попался с характером, и семь волков до сих пор не могли его взять. Лес возле Жукова весь был истоптан волчьими и лосиными следами, и, хотя каждый раз после драки лосю удавалось уйти, исход дела не вызывал сомнений. Лось ослабел, не мог уйти далеко, и волки, уже предчувствуя вкус и запах крови, снова и снова нападали на след и настигали его.

Третий день егерь Анатолий Степанов ходил по лесам за Жуковом и видел все это. Такого давно не было. Волков расплодилось столько, что они совсем обнаглели.

«Съедят лосенка, — безнадежно подумал он. — Как бы не добрались до моих собак».

Собакам Степанова, лайкам Пушку и Динке, не было цены. Не говоря о кунице и белке, они находили лося, в одиночку брали кабана, бесстрашно бросались на рысь. Всему выучил их сам хозяин — опытный егерь, не выходящий из леса. Но дело было даже не только в этом. Пушок и Динка за годы совместных скитаний стали для Степанова частью его самого — много раз он выручал их, а они выручали его.

Теперь ему и его собакам начинали грозить волки. Сам егерь презирал опасность, но одна мысль о том, что волкам ничего не стоит наброситься и разорвать собак, бесила его.

«Ну вот, дозащищали волка, — неизвестно о ком думал он. — Нашли казанскую сироту. Санитар, пятое-десятое… Как в сказке про Красную Шапочку. Вишь, нашелся санитар… Нет, он выбирает не что похуже, а что получше — молодняк, ягнят да телят».

Каждый день, собираясь в лес, Степанов ждал, страстно ждал встречи с волками. Боялся ее, боялся потерять собак и — искал этой встречи. Но волки пока уклонялись от него…

Логово в болоте за Жуковом егерь обнаружил давно. Каждое лето ходил, искал появившийся выводок, но волчица всегда успевала перепрятать волчат куда-то в надежное место. За лето волчья семья два-три раза меняла логово. Матерый искал корм, а матерая водила за ним волчат.

Долго ходил егерь в поисках нового волчьего гнезда. По следам на росе, по примятой траве безошибочно верным чутьем находил и новое логово. Первое было в глуши, в непролазной чаще, у воды. Там волчица пряталась и кормила слепых волчат. Потом волки переселялись к дорогам, к деревням, ближе к добыче — отсиживаться некогда, матерым надо было кормить свою большую, прожорливую и вечно голодную семью. Не зря говорят — волчий аппетит. В год каждому волку надо по тонне мяса…

Однажды Степанову повезло. Забравшись в самую крепь, он увидел среди бурелома, под елью, множество мелких нор. Логово. Волчица, видимо, была на промысле. Четыре волчонка не успели далеко убежать и прятались под соседним выворотнем. Долго он искал этот выводок, чтобы уничтожить его, но теперь, при виде похожих на щенят трехмесячных волчат, в егере что-то дрогнуло. Рука его не поднималась на беззащитных. Он хотел взять всех живьем… да не тут-то было. Будущие волки вмиг ощетинились и оскалили зубы. Из четверых он принес домой живым только одного.

Этот волчонок несколько дней прожил у него дома. Пил молоко, давал себя гладить, но ошибиться было нельзя — из-под широкого, тяжелого лба смотрели на всех угрюмые глаза волка. Раз, когда казалось, что он освоился и стал совсем домашним, его вынесли поиграть с Пушком и Динкой. Собаки не тронули волчонка. Но он тут же укусил обоих и убежал, спрятался под сарай. Степанов только усмехнулся. Не зря говорят и это — сколько волка ни корми…

В другой раз, в конце сентября, егерь наткнулся в лесу на четыре лежки. Лежки были свежие, свежее некуда. Шел дождь, кругом все промокло, а тут было сухо. Хотелось схватить ружье, выпалить по ближним кустам, но егерь не пошевелил бровью и даже не замедлил шага. «Ти-ти-ти-та», — пела сзади малиновка. Волки шли за ним. Проверяли, действительно ли он ушел. Уже отойдя порядочно, егерь шагнул за валежину, обернулся назад. Прошла минута, другая. Из кустов, сверкая глазами, выглянули две серые морды. Волки следили за ним с того самого мгновения, как он проходил мимо. Теперь они потеряли его и высматривали, куда он девался. Степанов вскинул ружье, выстрелил два раза. Ружье было новое, курки оказались тугими. Один зверь ушел, но один ткнулся вперед, остался лежать на траве. Это была молодая волчица.

Каждый год егерь раскладывал в определенных местах яд для волков. С сотней предосторожностей, чтобы не оставить следа, бросал недалеко от логова отравленных ягнят и зайцев. Иногда молодые волки попадались на это. Но в прошлую зиму ни один не пришел. Стоило подойти к задранному лосю — волки не трогали больше ни одного волоска. Только прошел мимо задранного кабана — все, не подойдут и к нему.