Владимир Исаков - Дом на берегу

Осенью, с открытия охоты, нет ничего лучше, как ходить одному. По озерам за утками. Потом по полям за зайцами. Было бы только ружье да была бы собака. Один — хочешь бегай за зайцем, хочешь сиди на кочке и считай облака. Но вот приходит зима, приходит пора охоты на зверя, и охотники начинают собираться вместе. На лося. На кабана. Теперь пора в самую крепь, в болото.

Как по-вашему, что нужно для хорошей, душевной охоты? Для такой охоты нужны хорошие люди. Важно, конечно, какой ты стрелок, какой ты ходок, знаешь ли лес, зверей, не заблудишься ли в трех соснах. Но это не главное. Главное, что ты за человек.

В лесу это очень хорошо видно. Перед ним все мы равны. Тут перестают действовать наши городские понятия и вступают в силу свои, лесные. Тут мир становится яснее и проще. Тут каждый человек прост: с первого слова, как брату, говорит тебе «ты», называет тебя по имени, и ты с радостью отвечаешь ему тем же. В этом состоит особый охотничий шик — тут до седых бород можно говорить друг другу Генька да Венька.

Однажды вечером, когда я сидел и думал, с кем бы договориться пойти в лес, мне неожиданно позвонил Поляков:

— Поедем с нами. Видели трех быков. Вставай пораньше…

Чтобы оценить это приглашение, надо прежде всего рассказать о том, кто такой Поляков.

Вениамин Поляков — один из самых известных охотников Селигера. Небольшой, крепкий, моложавый, вечно с ружьем и в охотничьих сапогах, он прошел все осташковские, пеновские, селижаровские, кувшиновские леса. У меня такое впечатление, что он вообще редко выходит из лесу. Придет домой и обратно. Почти все гончие, какие есть в Осташкове, так или иначе происходят от поляковских собак. Гончих он держит давно, и всегда хороших. Сейчас у него живет Волга — лучшая выжловка Калининской области. Словом, это закоренелый гончатник, что не мешает ему быть специалистом и по другим охотам. Он признанный руководитель почти всех здешних охот. В лесу ему безоговорочно подчиняются и его непосредственный начальник Крюков, и директор завода Матвеев, и другие опытные охотники. В общем, когда Поляков зовет в лес, это значит, что будет не баловство.

Итак, утром, встав пораньше, я сунул в рюкзак сверток с едой, подумал и сунул туда же бутылку водки, подпоясался патронташем, взял ружье и вышел из дому. Тут, для оправдания перед читателем, надо, пожалуй, яснее сказать про бутылку водки. Дело в том, что, как это ни покажется странным, я терпеть не могу пить на охоте. Так уж, такая блажь. В лесу, по-моему, надо быть целомудренным, как дикий зверь.

С другой стороны, по опыту, я знаю, как это все бывает. Бывает так, что до охоты едва дойдет на второй или третий день. А перед этим в большой компании почти всегда предстоит одно и то же: встретиться, обрадоваться вольной жизни, зашуметь, потянуться к рюкзакам, загреметь кружками… Есть люди, которые от души радуются всему этому. Не хочется портить им настроение, надо тоже что-нибудь достать… А пить или не пить — это уж твое дело.

В условленный час, еще в темноте, мы собрались, сели в крытый грузовик со скамейками, поставили у ног ружья, потеснились, закурили и поехали за город.

Охота на лося делается так. Накануне надо найти следы, обойти лесок, убедиться, что лось в загоне, и наутро ехать туда уже всем скопом. Расчет состоит в том, что лось некоторое время держится примерно на одном месте. Зимой, по снегу, лоси вообще ходят мало — один-два километра в день, иногда и того меньше.

— Вот в прошлом году тут убили быка, — Поляков показывает на заснеженный ельник. — И нынче опять тут же. Каждый год стрельба, а они все равно ходят по одним местам. Что-то их тянет…

В нескольких километрах за городом, у торфяного болота, мы делаем первую остановку. Здесь нас ждут торфоболотские охотники, два старика — Федор Эрмель и Николай Нефедов. Они-то и видели вчера лосей. Но по унылому виду стариков ясно, что дело неладно.

— Ушли лоси. Все ушли, — шумит Нефедов. — Ночью по озеру — и на Ветлу. Лед-то тонкий. И как только не провалились…

Эрмель молчит, шамкает губами и наконец медленно, с эстонским акцентом сообщает свое мнение:

— Один здесь. Вот в этом леске. Кормится.

— Обрезать… Обрезать… — раздается со всех сторон. — Что там толковать — обрезать, да и дело с концом.

Это значит, что надо обойти кругом леса, проверить, куда ушли лоси. Чтобы утихомирить спор стариков, Поляков отправляет их по сугробам, каждого по своему следу. Пока они «обрезают», мы поищем другие следы и других лосей.

— Стасик! Где Стасик?

В таких случаях, когда надо начинать все сначала, многое будет решать совет между Поляковым и Осипенко. Вся жизнь обоих прошла на охоте, с ружьем. Они обходили все леса, они составляли охотничьи карты, они на многолетнем опыте изучили все те болота, по которым живут лоси. Здесь, в Дроздовском охотохозяйстве, есть штук двадцать более или менее верных загонов: Барское, Шапочка, Хвоек, Петрова Дача, Каменское болото…

— Ну как, Стасик? Куда пойдем?

— Давайте попробуем к Глубокому. Я там пройду, обрежу…

Легко сказать — пройду. Идти не по городскому асфальту. Идти надо сквозь чащу, по глубокому снегу, немеренные километры. Идти быстро, чтоб не держать охоту. Все замечать, чтобы найти лося. На такое дело найдется мало охотников.

Мы сворачиваем на дорогу к Глубокому, останавливаемся на опушке леса, собираем ружья, встаем в кружок и начинаем ждать…

Сейчас, как всегда во время паузы, приходит пора охотничьих рассказов. На этот раз разговор начинается про гончих.

— Веня, как там твоя Волга? — спрашивает кто-то.

Поляков мгновение колеблется — как бы не сглазить и, улыбаясь, отговаривается:

— Да что Волга… Вот до этой у меня была гончая. Помните, Тайга? Та, точно, гоняла. Таких собак не было и больше не будет. Ей, кроме охоты, ничего не надо. Придешь в лес, пока ружье собираешь — она уже зайца подняла. А уж если подняла, то наш, никуда не денется. Вязкая была — спасу нет. Ну, убьешь одного — хватит. Смотришь, Тайга добежала, повернулась и обратно в лес. Куда? Так и знай, она где-нибудь след перебегала, уже второго зайца гоняет.

— Ну уж… — тянет кто-то. — Наверно, загибаешь, Веня…

— Спроси. Вот ребята со мной ходили, знают. Нашла, что есть зайцы, не успокоится, пока всех не выберет. В руки на охоте мне совсем не давалась.

— А как же ты ее домой водил?

— Так и водил. Она сутками гоняла, пока все, не упадет. Уходишь домой, оставишь ей там еды. На другой день придешь, она все гоняет. Неделями не уходила из лесу. К концу охоты, бывало, я дойду, и она совсем дойдет. Ну, думаю, хватит, надо что-то делать. Стал я растить вот эту собаку, Волгу. Пойду на охоту, молодую возьму с собой, а Тайгу оставлю дома, караулить. Прихожу — забор сломан, собаки нет. Уйдет в лес и гоняет одна, пока ее не найдешь. Нет, после этой Тайги мне теперь все собаки не собаки.