Варлен Стронгин - Вечный всадник

Лешка привстал с железной скамейки, вбитой в землю возле могилы матери, и пошел по аллее мимо уже знакомых памятников. Некоторые могилы находились в запустении — то ли родственники забыли умерших, то ли сами легли рядом.

Лешка разыскал в колумбарии уборщицу тетю Дусю, маленькую болезненную женщину с постоянно удивленными глазами, наверно, оттого, что она часто видела покойников, а смерть хотя и закономерное явление в жизни, но всегда неожиданное и поразительное. Тетя Дуся работала на кладбище с войны, знала всех, кто посещал могилы на ее участке, и, увидев Лешку, сказала:

— Сын Кубыкиной. Что-то давно не бывал?

— Целый год, тетя Дуся.

— И бабушка твоя всего один раз приезжала, в годовщину.

— Тяжело ей, — сказал Лешка, — болеет.

— Болеет, слабенькая стала. Я тоже целый месяц пролежала, думала, не поднимусь.

— Не надо болеть, тетя Дуся.

— Не надо… Разве болезнь тебя спрашивает — надо или не надо! А ты где пропадал целый год?

— Я живу не в Москве.

— А где же?

— В Нефтеярске.

— Ох, куда тебя занесло! А я, грешным делом, думала, что ты артист. У Фиоретовых сын артист, одиннадцать лет уже не появляется, видно, все на гастролях. И к Зотову никто не ходит. Полковник в отставке. Раньше друзья навещали, однополчане, а теперь и их не видно. Время бежит. Времечко.

— Я вам денег хочу дать, тетя Дуся, чтобы вы на могиле цветы посадили, травку. Мама любила свежую траву. Пусть растет как память.

— Сделаю, сынок. Если бы ты не пришел, я бы все равно посадила. Знаю, что за тобой не пропадет.

Лешка отсчитал тридцатку и передал деньги уборщице.

— Многовато! — подняла она глаза на Лешку.

— Ничего, тетя Дуся, за такое не жалко, а в конторе я уплатил за пять лет вперед.

— Чего это ты?

— На всякий случай, мало ли что. У нас всякое бывает, тетя Дуся. И вертолет хлопнуться может, и человек не выдержать, а зимой не хватает кислорода, да и летом в жару дышать нечем. Молодому полегче, а кто в годах — мучается, за так деньги не платят.

— Не платят, — вздохнула уборщица, — но без денег тоже нельзя. У меня дочка замуж вышла, родила, а что муж зарабатывает — все уходит на питание. Я их одеваю и обуваю. Береги себя, Кубыкин, а насчет могилы не волнуйся. Я присмотрю. Я здесь каждый день бываю, кроме среды. Теперь мне спокойнее, знаю, что ты не в Москве, понятно, почему редко бываешь. А за Фиоретовых обидно, и Зотова жалко. Хоронили — полно народу было, а сейчас у них никого, вроде и не жили люди. Приходи, Кубыкин!

Последний день перед отъездом выдался напряженным. Рано утром, еще до разговора с писателем, позвонил Васьков. Лешка договорился с ним на сегодня о встрече в главке, на завтра о встрече в аэровокзале. Потом Лешка поехал на кладбище. Затем прошелся по магазинам. В очереди за апельсинами он чувствовал себя неспокойно. На него и его рюкзак косилась старушенция с изможденным от болезней лицом, глядела обиженно и осуждающе. Когда подошла Лешкина очередь, она не выдержала:

— Тут за полкило стоишь и не знаешь — достанется ли, когда другие рюкзаки набивают!

Лешка покраснел, не зная, куда убрать рюкзак, хоть отбрасывай его далеко в сторону, чтобы не слышать такое, завертел рюкзак в руках, но тут неожиданно заговорил мужчина, стоящий за ним в очереди:

— Мы на двоих берем. Успокойтесь, бабуся. И, между прочим, вы зря нервничаете. Вам это вредно. И, кстати, нервничаете без причины. Ведь вы столько прожили, столько повидали, а говорите странные вещи.

— Вот именно — прожила, повидала… Хватит! — насупилась старушенция, выпятив нижнюю губу.

— Так… Так… — улыбнулся мужчина. — Снова сердитесь. И снова зря. А небось во время войны делились с соседом последней коркой хлеба…

— Делилась! — уверенно произнесла старушенция. — А как же иначе?

— Я так и думал, — продолжал мужчина. — А сейчас пожалели соседу апельсинов. Присмотритесь к нему получше. Это ваш сосед!

— Первый раз вижу! — четко вымолвила старушенция и метнула на Лешку враждебный взгляд.

— Редко встречаетесь, — понимающе произнес мужчина. — Дом у нас агромадный. Растянулся на тысячи километров. Одни подъезды в центре, другие — на окраине. В центре чаще бывают апельсины. Вы, бабуся, и завтра их возьмете, а сосед с окраины заехал сюда на денек-второй, так зачем ограничивать соседа? Он же сосед! Из дальнего подъезда. Или вы не из нашего дома?

Пораженная старушенция пробормотала в ответ что-то невразумительное, отвернула голову в сторону и замолчала.

— Не дрейфь, парень, бери, сколько тебе надо, — шепнул Лешке мужчина. Лешка обернулся и увидел немолодого человека с морщинистым лицом, но живыми, проникновенными глазами. Лешке показалось, что на лицо мужчины наброшена сетка и сними ее — он вмиг помолодеет. — Да, — вздохнул мужчина. — После войны у меня останавливалась сноха из Елецкого района. Привозила на продажу мясо. Парное. Везла его в большом деревянном сундуке. А теперь приезжает с тем же сундуком… Но уже с пустым… Да, дом у нас агромадный. Накормить нелегко. Но надо. А ты, парень, издалека?

— Из нефтеярского подъезда! — пошутил Лешка.

— Слыхивал! Боевой подъезд! — сказал мужчина и одобрительно посмотрел на Лешку. — Счастливо тебе, сосед!

— Спасибо, — сказал Лешка, и ему показалось, что вокруг него не москвичи, а нефтеярцы, и даже косившаяся на него старушенция обычная нефтеярская бабушка, уставшая от забот и поэтому немного сварливая.

В большом промтоварном магазине Лешка задержался у рекламы, приглашающей на показ мод, и, хотя времени было в обрез, взял билет, чтобы потом рассказать Зинке, как наряжаются московские модницы. Зинка обрадуется его рассказу и поймет, что даже в Москве он думал, заботился о ней.

Лешка расположился в первом ряду у самого помоста, на который должны были выходить манекенщицы, и с удивлением заметил, что в зале много мужчин. Рядом с ним сидели двое. Слева от него облокотился на ручку кресла молодой морской офицер, а справа еле уместился в кресле жгучий брюнет с массивным золотым перстнем на руке.

К микрофону подошла маленькая пухленькая женщина с напудренными щечками и объявила показ мод открытым. Зазвучала приятная джазовая музыка, и на помост, легко скользя по настилу, плавно покачивая телом, выплыла первая манекенщица на длинных, как жерди на заборе, ногах.

Пухленькая женщина заговорила о направлениях современной моды, о демонстрируемом костюмчике, но Лешка смотрел не на наряд, а на лицо манекенщицы, очень похожей на Вику. Та же лживая улыбка, тот же обманчиво приветливый взгляд, за которым, как он считал, скрываются надменность и злость. Лешка хотел, чтобы эта манекенщица побыстрее покинула помост, но вот на нем появилась вторая красотка, и она опять была похожа на Вику. И шестая и седьмая девушка походили на нее. Ему стало страшно. Он хотел встать и уйти, но было неудобно перед соседями. Брюнет восторженно хлопал в ладоши, сверкая перстнем, сладко причмокивая и стараясь громкими, восторженными восклицаниями привлечь внимание манекенщиц. По лицу морского офицера расплылись радостное удивление и блаженство. Он не аплодировал, весь уйдя в созерцание красоты. И тут Лешка подумал, что он, наверно, ошибается, что сходство манекенщиц с Викой чисто внешнее, и не могут все девушки быть коварными и злыми, и не обязательно за красотой должна прятаться злость. По крайней мере, в кино часто встречаются красивые, добрые и умные героини, и вообще — почему красавицы не могут быть такими отзывчивыми, как студентка из университета, с которой он познакомился? Могут.