Варлен Стронгин - Вечный всадник

Москва не спешила расстаться с Лешкой. Нелетная погода собрала под крышей аэровокзала толпы людей. Лешка позвонил бабушке и сказал, что улетает через полчаса. Он не хотел лишний раз расстраивать ее. Перед его отъездом она заплакала, у нее покраснели веки, задрожала рука, в глазах вспыхнули боль и отчаяние. Она обняла Лешку с таким чувством, как будто прощалась навсегда. Он тоже едва не заплакал, сдержал себя, но душа его в эти минуты страдала, ибо разлука с родными и любимыми всегда печальна и тяжела. Позже в памяти Лешки всплывали другие расставания других людей. Железнодорожные платформы, вскинутые в прощальных жестах руки, слезы провожающих, искаженные рыданиями лица. Родные и любимые расстаются, кто по воле судьбы, кто в погоне за счастьем, и лишь потом, на исходе своих дней, начинают думать, стоило ли разлучаться, было ли счастье, и вообще — что такое счастье?

Васьков при встрече с Лешкой виновато улыбнулся, наверно, не выбил фонды. Они бродили по аэровокзалу, который напоминал местами то восточный базар то цыганский табор, то старую ночлежку, то просто скопище неприкаянных людей.

Среди ночи наконец-то объявили посадку на нефтеярский рейс. Оживился грустный Васьков, обрадовался Лешка. Уже в самолете, закрепляя привязные ремни, он подумал, что, где бы ни был человек, пусть в самых расчудесных краях, его все равно рано или поздно потянет домой.

Самолет приближался к Нефтеярску, в темноте ярко пылали факелы горящего газа, где-то работали невидимые с высоты буровые. Лешка прильнул к окну, пытаясь приблизительно определить, в какой стороне находится его буровая, и вдруг внизу слева от самолета загорелись огни города.

Самолет, подпрыгивая, полетел по бетонке, и Лешка почувствовал, что соскучился по Нефтеярску, хотя далеко не полностью отстроился городок и выглядит хаотично, из-за недостатка помещений гнездятся одна над другой конторы, и до идеальной чистоты еще далеко, и недоделок хватает, может, стоило сначала подготовить жилье, а потом уже забрасывать сюда людей, но, наверно, как всегда, поджимали сроки; пусть недостаточно благоустроен и обжит еще Нефтеярск, но тянет сюда Лешку как в родные места.

Спускаясь по трапу, Васьков поднял воротник пальто и заметил Лешке:

— Завтра отчитываться, а у меня вести не ахти какие — фонды пока не получил. Не смог я попасть к тому, кто решает этот вопрос, не принимает, и все.

— Очень занят?

— Наверно. К тому же у меня не тот уровень.

— Чего? Образования?

— Ну и смешной ты, Кубыкин. В нашей канцелярской жизни ничего не смыслишь. Должность у меня не соответствует должности человека, к которому я хотел попасть на прием. Собирался поехать Витальев, но не смог. Его, возможно, приняли бы. Он на том уровне, а я не на том. Я попал к референту, передал письмо, объяснил ему ситуацию, а он уже изложил нашу просьбу своему шефу, тот отказал. Я спрашиваю у референта: «Вы ситуацию ему объяснили?» — «Нет, — говорит референт, — он у меня ничего не спрашивал». — «А вы сами рассказать не могли?» — «Не мог, — говорит референт, — если бы он спросил, я бы рассказал». — «Давайте все-таки введем вашего шефа в курс дела, — предлагаю я. — У нас топь, мерзлота, механизмы быстрее, чем положено, выходят из строя». — «Давайте, — говорит референт, — изложите все это письменно и подробнее, я доложу. Но теперь уже только через месяц. Шеф послезавтра уходит в отпуск». — «Может, тогда пойти к заму?» — «Зам подобные вопросы не решает». — «Тогда завтра пустите меня к шефу!» — «Шеф занят». Я не знал, в чем загвоздка, и только потом сотрудники этого отдела рассказали мне, что шеф принимает людей только соответствующего уровня. Я в это верю, но не понимаю, откуда взялась такая условность. Жаль, что не смог поехать Витальев. Может, еще сотрудники отдела помогут. Обещали. Они понимают, что дело важное. И хотя таких, как мы, приезжает много, но отнеслись они ко мне с пониманием. Интересно, а что ты скажешь дома о Вощихине?

— Скажу, что приедет, — твердо решил Лешка. — Если настоящий, если творческий человек, то приедет. Потому что песни рождаются у нас!

— И у нас тоже, — улыбнулся Васьков, — не только в столице!

Стюардесса пригласила пассажиров в багажное отделение. Уставший от полета Васьков начал разминать руки:

— Апельсины везу. Две сумки. В прошлый раз взял бананы, совсем зеленые. Думал, дойдут, а они так и не дозрели, пришлось выбросить. Деньги жаль, и еще заметь, что у них тоже подхалтуривать стали. Видимо, посрывали эти бананы в конце квартала! Эх-ма!

— Да, — вздохнул Лешка, — трудности развития, но они с ними справятся быстро.

— Почему? Бывал там?

— Не был, но по телевизору видел, как они танцуют. Лихо. Двигают всем телом. Энергии у них много. Должны хорошо работать. И женщины там красивые, ловкие… И если бы не Зинка…

— Ну и фантазер ты, Кубыкин!

— А что? Влюбиться можно. Вполне. И вообще у них благодать — тепло, фрукты висят на деревьях, природа красивая, я бы там погулял, нормально.

— И с Зинкой покончил?

— С Зинкой? Что вы?! Никуда мне от нее не деться. Это я нафантазировал ради шутки. А мир посмотреть охота, узнать, как люди живут, что создали, о чем думают.

Лешка полез в карман за квитанцией от багажа и вместе с ней вынул билеты на хоккей. «Ну и завертелся ты, брат! — поразился Лешка. — Даже пропустил игру с канадцами! Как сыграли наши? Должны выиграть!» Лешка представил себе выезжающих на лед наших хоккеистов в ярких рубашках и блестящих шлемах, они осторожно пробовали лед коньками, как бы примеривались к нему, а в это время противники сгрудились в раздевалке вокруг тренера и, мрачно жуя резинку, наверно, вынашивали коварные планы; за хоккеистами неожиданно появились тоже наши — ребята с буровой, эксплуатационники, строители и другой нефтеярский народ в грязных рабочих робах, затем выскочил на лед сияющий Вощихин в бархатном костюме, как манекены заскользили по матовой поверхности Вика и Нина Павловна, за ними бойко запрыгал журналист, кокетливо проехала Зинка; обнявшись и о чем-то разговаривая, проплыли Тихонов и известный композитор; за ними заскользила по льду странная на вид, но обаятельная пара — юная студентка и немолодой, но бодрый писатель; осторожно, стараясь не поранить лед, прокатился Пряжников; в углу катка в стороне от людей крутился Петька Молчун. И вдруг Лешка обомлел и расширил глаза. Он увидел самого себя. Пытаясь догнать Зинку, мчался Лешка Кубыкин в черном пиджаке, с ярким галстуком на груди, с торжественно улыбающимся лицом. Под прожекторами Лешка лучше разглядел себя и понял, что в одежде и прическе подражает Сергею Вощихину. И выглядит одним из вариантов этого певца, и даже не вторым, третьим, а тысячным. Лешка снял пиджак, отвязал галстук, растрепал приглаженные волосы, убрал трафаретную улыбку и покатился к Зинке. Она удивленно, но внимательно посмотрела на него, вроде заметила в нем что-то особенное, свойственное только ему лично. Лешка разбежался, набрал максимальную скорость и оторвался ото льда, совершая немыслимый и неизвестный доселе самым опытным фигуристам высоченный прыжок. Зал ахнул, открыла рот Зинка, и глаза ее от изумления полезли на лоб. Лешка парил в воздухе мгновение, но оно показалось ему прекрасной вечностью, а когда он опустился на лед, зрители встретили его ревом восторга, и больше всех хлопала Зинка, от радости подпрыгивая и крича: «Ку-бы-кин! Ку-бы-кин!» У входа на каток остановилась довольная удачей внука бабушка, положила на бортик катка дрожащую руку. Тут хоккеисты начали предматчевую разминку, и все находившиеся на льду люди перемешались, потом закружились в пестром хороводе, быстрее и быстрее, их стало трудно различить. «И те наши, и эти наши», — подумал Лешка, стараясь узнать пролетавшие мимо него фигуры.