Аркадий Пинчук - Потому что люблю [сборник]

— С помощью метлы и ступы.

— Муравьишкин, я серьезно. Мы ведь уже не в школе.

— Белый позаботился.

— А зачем?

— Не знаю.

— Надолго?

— Не знаю.

— А знаешь, Муравьишкин, я только вчера тебя вспоминала. — Вера засмеялась открыто и счастливо, будто сбылось какое-то доброе предзнаменование.

— Сочиняешь ведь, — сказал Муравьев с недоверием, потому что он ее вспоминал так редко и смутно, что будет точнее, если сказать не вспоминал совсем.

— Помнишь ледоход на Мокше? — продолжала Вера. — Как ты хотел прокатиться на льдине, помнишь? Ведь я тебя, можно сказать, спасла от ужасной смерти. Помнишь?

— С того дня я влюбился в тебя. Ты должна была это заметить.

— Заметила…

— Но не оценила.

Оба замолчали. Дальнейшее развитие темы вело к каким-то неожиданным и, может быть, неуместным здесь поворотам. Но Вере молчать совсем не хотелось. Ей хотелось говорить — спрашивать, рассказывать самой.

— Где ты живешь?

— В гостинице.

— А где твоя Лена?

— Во Львове.

— Когда она приедет?

— Не знаю.

— Ничего ты не знаешь. Хоть что-нибудь ты знаешь?

— Что-нибудь знаю.

— Что, например?..

— Что я существую, что сегодня суббота, что меня посадили рядом с очень красивой женщиной…

— Муравьев, — Вера вспыхнула и опустила глаза, — в школе ты говорил, что я уродина.

— Не помню. Не мог я так говорить.

— Говорил.

— Наверное, со зла. Я ведь любил тебя. А ты… ноль внимания.

— Любил… А конфеты Ленке отдавал.

— Что было, то было. Выпьем?

— Выпьем…

То ли от выпитого вина, то ли от неожиданной встречи у Веры легонько кружилась голова, ее не покидало ощущение праздничности и легкости, словно все происходящее было не наяву, а в хорошем сне. Собираясь на эту вечеринку, она была готова к тому, что ей придется потихоньку проскучать вечер в компании счастливых и благополучных людей. Так уже было не раз и не два… Иногда ее кто-то провожал домой, но чаще Катя и Женька вызывали по телефону такси и кто-нибудь попутно отвозил ее к дому.

Сегодня Вера не поглядывала украдкой на часы, что висели у нее за спиной и бесшумно вращали стрелки, не отодвигалась от соседа на «безопасную дистанцию», не боялась, что опьянеет и наделает глупостей. Она забыла о времени. Соседство Муравьева приятно волновало школьными воспоминаниями — ведь четыре года просидели за одной партой, — придавало ей смелость и решимость. Ей даже хотелось опьянеть и наделать каких-нибудь глупостей. Ну хотя бы разбить бокал или тарелку. Ей хотелось говорить и смеяться, что-то делать, кого-то теребить.

— Коля, а ты видел на Севере белого медведя?

— Видел.

— Большого?

— С меня.

— А северное сияние? Видел?

— Обязательно.

— Красивое?

— Как ты.

— Невозможный тип. — Вера толкнула его в плечо, почувствовав на щеках жар, опустила голову.

Ей очень хотелось спеть, но сегодня, как назло, никто не просил об этом. Белый был целиком поглощен разговором с Кристиной, Катя и Женька влюбленно глядели друг на дружку, а Муравьев ведь и не знает, что Вера умеет петь, что в студенческие годы получала на смотрах грамоты и призы. Муравьеву вообще не до нее, его одолевают вопросами Катины близнецы, а когда они удаляются в спальню, Муравьев, как и Белый, не отрывает глаз от Кристины.

— Ну что ты все на нее смотришь? — тихо шепчет Вера. — Хочешь познакомиться?

— Ты угадала.

— Зачем? Она уже занята.

— Отобью.

— Так тебе понравилась?

— А что, она интересная. Похожа на одну польскую актрису. Не родственница?

— Ты ошибся. У нее немецкая национальность. Дедушка ее — немецкий коммунист. Воевал за Советскую власть в дивизии Котовского.

— Значит, она немецкий знает.

— Это важно?

— Еще бы!

— Я тоже знаю.

— Ну да?! — Он так удивленно-радостно сказал это «ну да?!», что все посмотрели в его сторону.

— Зачем тебе немецкий?

— В какой степени ты знаешь этот язык?

— Читаю Гейне, понимаю Гёте. Без словаря. Какая это степень, по-твоему?

— Превосходная, — шепнул он. — Я больше не смотрю на эту красивую немку. Все внимание — тебе. Тем более что ты красивее ее во сто раз.

— Коля, прекрати.

— В тысячу раз! Мне надо перевести одну статью в немецком журнале. Поможешь?

— Ладно, переведу.

— Но, Вера, — Муравьев уже на полуслове обрывает подошедших к нему Юру и Герку и поворачивается к Вере, — ты ведь инженер, насколько я знаю. Каким образом…

— …я овладела языком, да? — перебивает его Вера.

— Ну да!

Муравьев улыбается, а Вера начинает смеяться, вспомнив вдруг, как обозвала его в седьмом классе «щербатым чертом». А ведь щербинка у него милая, почему же он казался ей чертом?

— Я была способной студенткой, Николаша, усердно училась, вот и овладела.

Вера слукавила зачем-то, хотя ей очень хотелось рассказать, как в последние два года учебы в институте она работала над языком, потому что жила в одной комнате с Мартой Гетнер, студенткой из Германской Демократической Республики, как Марта вначале смеялась над ее произношением и как они уже свободно разговаривали перед выпуском из института. Марта и сейчас пишет ей только по-русски, а Вера отвечает на немецком языке. Но пусть Муравьев думает, что она была способной студенткой. Ведь в школе он по всем предметам знал лучше ее, хотя занимался самостоятельно значительно меньше — в любое время дня и ночи его можно было увидеть на школьной волейбольной площадке.

— Верочка, спой нам что-нибудь, — попросил Белый и тут же приказал Женьке: — Извлекай аккордеон.

Женька посмотрел на Катю, та утвердительно кивнула, и он вышел из-за стола.

Вера знала, что Женька обязательно заиграет любимую в этой компании «Не улетай», и вдруг почувствовала, что не может вспомнить первую строку, отчего заволновалась и спрятала в ладонях покрасневшее лицо. В тот же миг она почувствовала, что ее осторожно взял за локоть Муравьев, наклонился так, что коснулся щекой ее волос, и тихо в самое ухо быстро шепнул:

— Не волнуйся, я помогу.

И она действительно сразу перестала волноваться, с благодарностью посмотрела снизу вверх на Муравьева и тут же вспомнила слова песни, пропела их про себя: «Смотри, пилот, какое небо хмурое…»

Но Женька взял незнакомый аккорд; и лишь когда он проиграл целую фразу, Вера поняла, какая песня ей предлагается и, подстроившись к мелодии, спросила: «Где мне взять такую песню, чтоб о любви и о судьбе и чтоб никто не догадался, что эта песня о тебе?..»

И вдруг поймала себя на мысли, что адресует эти слова конкретному человеку, что видит его за каждым словом песни и действительно не хочет, чтобы кто-нибудь догадался, что эта песня о нем; она не хотела даже, чтобы он сам догадался об этом, и торопливо подвинулась к Женьке. Но собственное неожиданное открытие уже не покидало Веру ни на минуту, и она, кое-как закончив песню, тихо попросила Женьку больше не играть, сослалась на головную боль.