Леонид Комаров - Три ролика магнитной ленты

— Как дела?

— Да вот, — Костя развернул чертеж, — тут везде межцентровые и углы даны, а мне координаты надо.

— Так это пересчитать недолго.

— Не приходилось, — возразил Костя.

Ковалев принес таблицу и стал быстро писать столбиком цифры на полях чертежа, рассуждая вслух. Когда размеры были пересчитаны, сказал:

— Это же несложно. Учиться, Костя, тебе нужно. Голова светлая, а грамоты маловато.

— Мне? Учиться? — усмехнулся Костя. — Сдурел я, что ли? Грамотными все не будут. Стружку кому-то возить надо? На нашего брата всегда найдется черная работенка. Да и какая мне разница, кем работать, лишь бы хорошо платили.

— Ерунду городишь. Как посложней приспособление, так и в тупик. С шестью классами далеко не уедешь.

— Уеду! — отмахнулся Костя. — Как-нибудь проживем.

— Подумай на досуге, — сказал Ковалев и повернулся ко мне:

— Тебе, Сергей, новое задание, особое. Справишься — буду просить начальство, чтобы перевели на самостоятельную.

Сердце мое радостно екнуло.

— Вот тут около сотни реек. В них нужно просверлить по три отверстия согласно эскизу. За полсмены сделаешь?

— Постараюсь.

Я взял эскиз, рейки и пошел к сверлильному станку. Прикинул в уме. Заточил сверло, закрепил в патроне. Разметил одну рейку, просверлил отверстия. Затем другую, третью… Работа двигалась медленно. Побыстрее бы надо. Конфуз получится, если вовремя не уложусь. Задание-то несложное. Я уже не раз работал на сверлилке. Но то были единичные детали, а тут целая партия — сотня штук! Да по специальному эскизу.

Просверлил еще пару реек. Посмотрел на круглые большие часы, что висят над входом, — прошло двадцать минут. С такими темпами и за смену не управиться. Нет, надо что-то придумать. Спросить у Кости неудобно, занят человек, да и самому не хочется — все-таки испытательная работа. И тут осенила мысль: а что, если попробовать зажимать в ручные тисочки пять реек и сверлить сразу? Может, получится? Во-первых, размечать нужно всего одну рейку, во-вторых, пять штук сразу сверлить удобнее. Попробовал — получилось! Ура!

Через два часа принес Ковалеву рейки.

— Готово, — говорю.

— Что готово?

— Ну… сделал.

Саша недоверчиво посмотрел на меня, проверил несколько деталей, улыбнулся круглой улыбкой: губы полумесяцем.

— Да ты, я вижу, маг! Скоростные методы применяешь! Молодец! Это как же? Доложи!

Я рассказал. Потом, чтобы Костя слышал, Ковалев спросил:

— Ты сколько классов-то закончил?

— Восемь, в девятом начинал.

— Ясно. Грамотно сработал.

Костя улыбнулся, понял, в чей огород камушки.

— Хитер же ты, Сашка!

Я стоял довольный, даже в душе зашевелилось этакое бахвальство, самоуверенность — теперь, мол, любая работа нипочем!

Вот я и слесарь! Это ведущая специальность на заводе. И не просто слесарь, а инструментальщик. Высший класс! Работа квалифицированная, точная. Нет, я не хвастаюсь. Так у нас ребята говорят. По-моему, правильно говорят.

Присвоили мне третий разряд. Самый низший. А я и не претендовал на большее. В цехе без году неделя. Хоть Гришка Сушков и гудел на ухо, что надувают нашего брата, работяг, а я так думаю: нужно сначала опыта поднабраться, а потом уж и разряд повыше требовать. Чтоб по Сеньке и шапка.

Задания дают самые простые. Бывают, конечно, и посложней, но до самостоятельной сборки не допускают. Я с Костей в паре. Он делает общий монтаж, а я приворачиваю крышки, пневмокраны, трубопроводы. Чего не знаю — спрашиваю.

Каждый день в конце смены приходит учетчица и приносит корешки от нарядов. Ее зовут Ниной, а лет ей восемнадцать, и ходит она по участку такая важная и неприступная, будто самый главный начальник. Ребята над ней подтрунивают. Она же словно не слышит и не видит их.

Подойдет к верстаку и, не глядя на тебя, скажет:

— Возьмите, Журавин, ваши корешки.

— Благодарю! — отвечаю ей в тон.

Поведет плечиком и пойдет дальше.

Корешки от нарядов — документ. В них стоят расценки на выполненные работы. Я аккуратно складываю их и храню в тумбочке. И жду получку. Скорее бы!

И вот наступил долгожданный день!

Ковалев вручил расписку, поздравил меня, и я тут же помчался получать деньги. Возле кассы выстроилось человек пятнадцать. Очередь двигается невыносимо медленно. С нетерпением заглядываю в окошко.

Первая получка! Деньги, заработанные собственными руками! Можно купить что угодно. Здорово! У меня никогда не было сразу столько денег. Новенькие бумажки приятно щелкают и шелестят под пальцами. Чувствую себя взрослым, самостоятельным человеком.

В пять часов, едва прогудел гудок, выскочил из цеха. У проходной догнал Костя Бычков.

— Сколько получил?

— Сто шестьдесят рублей! — гордо ответил я.

— Ого! Для начала неплохо. Такое дело нужно обмыть.

— Что нужно?

— Я говорю, в честь этого по сто пятьдесят граммов опрокинуть полагается, — пояснил Костя.

Я замялся, не зная, что ответить.

— Не подумай плохо. На свои приглашаю.

— Да что ты, Костя! — смутился я. — Ты не сердись. Просто не могу… Ну, понимаешь, дома ждут… В другой раз. Ладно?

Костя пожал плечами:

— Дело хозяйское. Я не напрашиваюсь.

Костя сунул руки в карманы брюк и удалился, насвистывая. Я почувствовал себя неловко. Костя, наверное, обиделся. Нехорошо получилось.

Настроение упало. Торжественности как не бывало. Заглянул в магазин, купил конфет и печенья. Вечером пили чай. Женька с удовольствием уплетал конфеты. Мать рассуждала вслух:

— Теперь малость полегче жить будет. Глядишь, какую-нибудь вещицу справим. Тебе костюм выходной нужен, да и туфли.

— И мне костюм? — спросил Женька.

— Тебе маленько погодя, — ответила мать.

— Ладно, — согласился Женька.

— Мама, а тебе ведь зимнее пальто нужно, — сказал я.

— Где же мы на все сразу денег-то возьмем? Мне потом. Вас бы мало-мальски приодеть.

После ужина мать рассказывала всякие смешные истории.

Мне было пять лет, когда родился Женька. Перед тем как матери уйти в больницу, отец сказал:

— Кого ты больше хочешь, сестренку или братишку?

Я подумал и спросил:

— А они в школу ходят?

— Нет, — сказал отец. — Совсем маленькие.

— Тогда не хочу никого. Мне нужно школьного братишку, как у Вовки. Чтоб на велосипеде катал.

Мама рассказала, что я в детстве очень любил есть яйца. И сырые, и всмятку, и крутые — в любом виде. От этого у меня появилась золотуха. Я хвастался перед мальчишками, что у меня золотуха и что она от слова «золото». А Женька наоборот, не любил их. Он и теперь в рот не берет.

Женька притащил потрепанный семейный альбом. Многие фотографии выцвели, поблекли. Их много, разложены они по годам. Каждая фотография навевает воспоминания.