Аркадий Савеличев - Забереги

— Правый-то, гляди, всей угорицей подпирает!

— Левый-то, смотри, лодками посвечивает, и встретит кто, ежели!

— Да на правом-то заводи, тихенько…

— Да на левом-то течение, само к мыску какому поднесет…

Женщины долго бы еще препирались, но все та же злая, издерганная жизнью бабенка всем им черту подвела:

— Кричите не кричите, все едино: утопнем. Эва, жуть какая!

Опять было повторено это страшное слово, и могла возникнуть паника, но учительница всем им коротко, веско возразила:

— Не утонем. Помолчите лучше.

И то, что она не стала ничего объяснять, на время внесло спокойствие. Действительно, левый берег теперь был не ближе, чем правый, к тому же при развороте такой неповоротливой лодки зря потеряют время, чего доброго, и воды бортами черпанут. При неловком взмахе весел бортовой брус и так чиркал по верхушкам волн: хоть и немного, но море все же рябило. Демьян обеими руками налегал на весло, радуясь, что по правую руку от него молодая, крепкая девка, — кто-то из веретейских, подросших за войну цыплят. Ей было лестно сидеть на пару с единственным мужчиной, старалась, так и ложилась с веслом на спину. Вначале кожушок сбросила, потом и кофтенку. И Демьян понял ее настроение, тоже пальто с себя долой, остался в одном пиджаке, при галстуке. Потом и галстук стал мешать, сдернул его, потом и пиджак на корму бросил. Лодка пошла шибче, с каким-то упорным треском, как по льду. Демьян не глядел на тучу, и это немного успокаивало. Явилась даже игривая мысль: а что, если да с этой девкой да хорошо так поговорить, когда пристанут к берегу… Но словно в наказание за эту неурочную блажь весло, уже трещавшее в его руках, переломилось, и лопасть понесло по волнам. А девка раззадорилась, того не видела, знай стелилась взад-вперед по лодке, так что ветхое платьице потрескивало, как злополучное Демьяново весло. Демьян сидел оцепенело со своим обломком, тогда как девка все круче сворачивала лодку на сторону, бортом к волне. Какой-то непоправимой бедой дохнуло от сумеречной воды, но в это время Демьяну подали весло носовой пары. Он принялся выравнивать свой борт и скоро выгреб на волну, хотя скорости прежней не достиг: лодка шла теперь на четырех веслах.

И все же в этом отчаянном рывке фарватер они проскочили, напор воды ослаб. Похоже было, потихоньку доберутся до берега. Пускай и в сумерках, но просматривались слева, на высокой коренной гряде, избы Верети, справа проступала колокольня церкви, а они шли как раз посередине, к выступавшему в море мыску. Демьян немного посушил весло, оборачиваясь и высматривая берег: было до него теперь не больше двух километров. Уже затопленный лесок начал попадаться, значит, места неглубокие. Демьян перевел запаленное дыхание. Его напарница, тоже задрав весло, чувствовала себя не лучше, но крепилась под взглядом Демьяна, и только трепыхались, как крылышки уставшей птахи, отвороты ее серенького платья. Так и тянуло сказать: «Да посиди ты спокойно, глупая, авось на бережку и получше поговорим». От ее робкого погляда так и занялось костерком ретивое. Он уже готов был бросить разомлевшей девке нечто откровенно зазывное, но в это время с неба, из-под низко осевшей, как и лодка, набухшей тучи сыпанул обвальный мокрый снег. Будто летняя поденка высыпала, закрыла весь белый свет. Миллионы, миллиарды быстро возникавших и быстро умиравших бабочек летели с неба к земле и, земли не находя, разбивались о темную воду. Сразу похолодев спиной, Демьян налег на весло и свирепо глянул на блаженно улыбавшуюся девку: ну, не видишь, что ли?! Какой-то безжалостной рукой улыбку стерло в синее, мертвенное пятно, девка схватилась за весло как неживая, бестолково буровила воду. Демьян подхватил ее весло, помог войти в ритм. Теперь они опять стали единой машиной, на которую только и мог рассчитывать этот утлый ковчег. По тихому мелководью лодка пошла быстро, но тут учительница в отчаянье крикнула:

— Я ничего не вижу! Где берег? Где?

И Демьян, обернувшись, не увидел его, и напарница не увидела, и злая женщина не могла прожечь глазами плотную завесу крупных небесных поденок. Они рой за роем неслись вниз, гибли в воде, но потомство их было неисчислимо. Белесая стена хоть и пропускала беспрепятственно лодку, однако же не редела, не отступала. И вот тут-то Демьян подумал: «Все. Теперь нам не выбраться». А стоило так подумать, как и вовсе темно стало. Рой небесных поденок посерел, обесцветился, и только на плечах и груди у притихшей девки все еще сохранял белый цвет. Демьян попытался вызвать в себе прежнее игривое чувство — не приходило. Теперь по правую его руку сидела просто усталая недотепа, которую припорашивало гаснущим снежком. Гребла лениво, бездумно, не догадалась и плечи прикрыть. Управляясь левой рукой, Демьян правой набросил ей на плечи кофтенку, все еще надеясь на прежнее чувство. Но оно не согрело девку; очнувшись, зябко влезла с руками в кофту, потянула на себя пальто, всем своим видом показывая, как ей холодно. И остальные весловщицы больше кутались, чем гребли. Учительница уже несколько раз повторила:

— Давайте, давайте, пока направление окончательно не потеряли.

Но оно уже, видно, было потеряно. Синими руками сжимала учительница рукоять кормовика, прекрасно понимая, что их носит по кругу. Кормовик, слепой теперь, выравнивал неровное подергивание весел, только и всего. Не было никакой видимой цели. То начинались затопленные перелески, и берег, казалось, был близок, то снова возникала чистая ветреная вода, и жуть пробирала оттого, что они могут уйти в открытое море. Да и ушли бы, запропали бы там, начни учительница беспорядочно перекладывать руль справа налево и обратно; она же не меняла положения, веруя, что даже слепой круг лучше безысходной прямой. И верно, как будто начали уже подходить к берегу: мелькнул на угорице огонек, взлаяла собака, из последних сил налегли на весла… и втяпались в сухой сосонник, который вначале пропускал лодку, а потом взял ее в колючий полон. Демьян, перейдя на нос, яростно ломал и валил подгнивший сушняк руками, подтягивал сквозь пролом лодку и мало-помалу вывел ее на чистую воду, не зная, радоваться или огорчаться тому. Ткнул веслом — оно наполовину только и ушло вглубь; значит, берег был где-то близко. Их счастье: позади, на просторах моря, уже разыгрывалась буря, даже здесь лодку покачивало. Несколько раз через нее пробежала, как волна, злая женская молитва:

— Господи проклятый! Я-то с рождения виноватая, а детки-то мои за что сиротами останутся?

Демьян прикрикнул:

— Да перестань ты это… выть по-волчьи!

Невидимая учительница тоже его поддержала:

— Да, да, милые женщины, потерпите, где-то ведь рядом берег.

Они шли явно по бывшему Избишину, потому что лодка часто тыкалась сослепу в необхватные стволы берез, и Демьян всякий раз прикидывал: сумеет ли, опрокинься она, залезть вот на эту деревину… на эту… на ту вон… Что-то больно много было их, столько не набиралось и во всем Избишине. Видно, опять носило их вкруговую. Стараясь прорвать этот порочный круг, Демьян снова уселся за весло и велел своей напарнице: