Владимир Писаревский - На месте зеленой беседки

Выручай, Олег Викторович. Жену завтра беру из роддома, надо хоть дня три-четыре помочь по хозяйству.

Так чего ко мне обращаешься? — удивился тот. — Иди к начальнику цеха.

Выл. Борис Иванович сказал: как бригада Максименко. В том смысле, мол, — пояснил он, — чтобы мои тракторы на себя взяли.

Ах вот оно что. Тогда у бригады и спрашивай. Не мне одному |>|пи тракторы испытывать. Как, ребята? — обратился он к рабочим.

А родился кто? — спросил Веточкин.

Сын, — радостно улыбнулся Пчелкин.

Молодец, — похвалил Вывалов. — Первый?

Первый. Вес — три восемьсот. Рост — пятьдесят один сантиметр.

При таких показателях у Пчелкина-младшего, думаю, надо выручить отца, — предложил Архипов.

Получив «добро», тот убежал, уже на ходу вспомнив крикнуть спасибо».

Увеличение объема работы заставило перераспределить силы.

Ястану самостоятельно на яму, — предложил Николай Филиппович, а Мише будете гнать трактора с мелкими дефектами. Если что, и или водитель поможем.

На том и порешили.

Когда Пчелкин вернулся на работу, расстановку менять не стали:

Суворов, оставшись один, почувствовал ответственность и самостоятельно справлялся со многими простейшими неполадками.

Как то после смены, увидев Мишу, поджидавшего Иванникова, Максименко предложил обоим:

Пошли ко мне.

Ребята помялись и согласились.

Жил Максименко неподалеку, в новом точечном доме.

Поднялись на лифте.

Вот эти квартиры наша фамилия занимает, — указал Олег Викторович на входные двери с номерами «22», «23», «24». На последней красовалась медная пластина с выгравированными словами:

Здесь живет семья Российского солдата.

Заметив, что она привлекла внимание Иванникова, Максименко пояснил:

Этот дом завод построил для рабочих династий. Чтобы жили рядом и отдельно. В однокомнатной дед с бабушкой живут, рядом в двухкомнатной — моя семья, трехкомнатную занимает отец. По праздникам у него только своих за столом девять человек собирается. А таблички завод установил на квартиры участников войны.

В прихожую с криком: «Папа пришел, папа!» — выбежал крепыш лет трех и набычился, увидев незнакомых людей. Отец подхватил его на руки, подбросил, расцеловал и, поставив на ноги, сказал:

Знакомься. Это дядя Юра и дядя Миша.

Мишка чуть не фыркнул от слова «дядя», но, видя, с каким серьезным видом мальчуган протягивает левую руку, сдержался и протянул свою.

Леша, — сказал малыш, но, взглянув на отца, укоризненно качавшего головой, быстро поменял руку.

Дядя Миша, — солидно сказал Суворов.

Такая же процедура, только без путания рук, повторилась с Юрой.

Мама пришла с работы? — спросил Олег Викторович.

Нет, — защебетал сын. — Она, папа, звонила, сказала, что скоро. А я с бабулей.

Сын завладел вниманием дяди Миши, и Олег Викторович, оставив их в гостиной, провел Юру во вторую комнату. Около небольшого письменного стола прямо от пола почти до потолка в два ряда стояли книжные полки. Над столом висел вырезанный из журнала портрет Расула Гамзатова.

Потрепанные, но аккуратно подклеенные, многие старых лет издании книги собирались и читались, судя по всему, не одним поколением Максименко. Тематика, очевидно, удовлетворяла вкусам всех членов семьи: здесь была литература по истории, живописи, целая полка детских книжек, над ней — по кулинарии, шитью, вязанию. В центре стояли книги по тракторостроению, выше — по педагогике.

У вас жена учительница? — спросил Юра, довольный своей догадливостью.

С чего ты взял? — удивился Олег Викторович, отрываясь от ящика письменного стола, в котором что-то искал.

Значит, мать? — продолжал допытываться Иванников.

Нет, обе — жена и мать работают у нас в конструкторском бюро. Это мои книги, — перехватив его взгляд, сказал Максименко.

То есть как ваши? удивился Юра. — Я думал, ваши по тракторам.

Те — наши общие, семейные. А педагогика — моя. Ведь в этом году я заканчиваю вечернее отделение педагогического института. Скоро диплом защищаю.

Юрий готов был услышать что угодно, только не такое, тем более от потомственного тракторостроителя. Отойдя от книжных полок, «просил:

Олег Викторович, почему у вас висит портрет Расула Гамзатова, н книг его не вижу?

Это мой любимый современный поэт, а книг нет потому, что их не купить.

Я тоже люблю его стихи. И у меня тоже нет его книг.

Открылась входная дверь, и звонкий голос Алеши возвестил:

Дедуля пришел, дедуля. С Пашей.

Пошли, познакомлю с дедом, — позвал Олег Викторович.

И прихожей стояли высокий крепкий старик и мальчонка лет пяти-шести, не старше.

Так вот, значит, какой ты, внук Сашко Калиновича, — протяги-пнн Иванникову руку, сказал старик. — Давай знакомиться. Федор Иисильевич Максименко. А это, как я понимаю, Миша. — Увидев помнившегося в дверях Суворова, он шагнул к нему, пожал руку, затем подхватил повисшего на нем Алешку.

Дверь снова открылась, и в прихожую вошла молодая женщина, им груженная сумками.

А вот и наша мама.

Олег Викторович подхватил сумки, понес на кухню. Оттуда выглянула невысокая худенькая старушка.

Вовремя, Любочка, как раз собираемся обедать.

Дети задергали мать во все стороны, наперебой рассказывая новости. Расцеловав обоих, она шутливо отбилась, приветливо поздоровалась с гостями и, вымыв руки, заспешила на кухню.

Юра чувствовал себя смущенно, а Миша — хоть бы что. Как только мог читался голос хозяйки, звавшей кого-нибудь помочь раздвинуть стол, он сорвался с места.

Федор Васильевич внимательно разглядывал Юру и наконец сказал:

Гостом, фигурой в деда пошел. А вот лицом не похож, — видно, и отца. После обеда пойдем ко мне, покажу фотографии Сашко.

Наши деды дружили до войны, — пояснил Олег Викторович. — И вместе воевали.

Они, можно сказать, на моих глазах погибли — Сашко и его второй номер Алик. А я в том бою ногу потерял.

Мне Николай Филиппович рассказывал. Он тоже дружил с моим цедим. Вы его знаете?

Знал, — коротко ответил Федор Васильевич и переменил тему Как на заводе, обживаешься? Олег не обижает?

Ну что вы. Нормально.

После обеда Миша отправился домой, а Юру старший Максименко увел к себе.

Водрузив на нос очки, он достал старинный альбом и, перекинув страницы, раскрыл на тех двух фотографиях, которые Юра видел у Николая Филипповича.

— Вот мой дед, — показал Юра. — А рядом дед Архипов.

— А слева от Сашко кто? — прищурив глаза и пряча в уголках губ хитринку, спросил Максименко.

Судя по тону, это был Федор Васильевич. Но как не похож на него этот высокий парень с чубом, спадавшим на глаза, руки которого, казалось, так и просят гармонь. Тот самый, о ком Николай Филиппович сказал, что стал инвалидом.

Юрий оторвался от фотографии и перевел взгляд на старика.