Владимир Писаревский - На месте зеленой беседки

Однажды Иванников спросил напрямик:

А тебе, Олег, если по честному, какая корысть от этого?

Тот усмехнулся:

Есть, и не одна. Мой дед, Федор Васильевич, вернулся с войны инвалидом. Для него делом долга перед павшими товарищами стало поднимать их детей. По такому же принципу подбирал учеников и мой, Виктор Федорович. Теперь мой черед.

Вон оно что, — удовлетворенно протянул Иванников. — А еще в чем твой интерес?

Есть у меня одна задумка. — Максименко помолчал, размышляя, стоит ли раскрывать свои планы, и, видимо, решил повременить. — Но ото чисто производственный вопрос. Вот освободишься — тогда I обсудим.

Когда еще будет освобождение, — уныло протянул Юра. — Если бы только от меня зависело.

И от тебя тоже.

Видя, что Юрий скис, Максименко дружески похлопал его по плечу.

А пока изучай и изучай трактор: здорово пригодится…

Юрий снова придвинул дневник. «А то, — подумал, — с лирическими отступлениями до утра не осилишь…»

«Архипов отбывает наказание в соседней колонии для взрослых, съездил туда, изучил личное дело, познакомился с ним, поговорил с начальником отряда. Теперь ясно, почему Иванников тянулся к нему. Это прирожденный лидер в хорошем смысле слова. Если бы в свое время его не шатнуло в сторону…

У меня сложилось впечатление, что сегодняшний Архипов может казать благотворное влияние на перевоспитание Иванникова, поэтому договорился с руководством колонии о переписке между ними».

«Вот наконец ларчик и раскрылся. — Юра потер ладонью лоб. — к я терялся в догадках, как получилось, что наладилась переписка с Валерой: ведь среди осужденных разных колоний, тем более подельников, это запрещено».

Вернулся Виталий Николаевич.

Не кончил еще?

Нет.

Не надоело?

Иванников неопределенно пожал плечами.

Ты можешь читать, тебе все равно спать не положено, — сказал воспитатель, намекая на установившуюся среди воспитанников традицию бодрствовать в последнюю ночь и не завтракать перед освобождением, а я вздремну.

И он начал стелить на диване постель.

Юра кивнул и продолжал читать:

«Сегодня был в производственной зоне, смотрел, как трудится отряд.

Невольно залюбовался Иванниковым: работал легко, свободно, бы сказал — с вдохновением. Впервые обратил внимание на его руки сделал для себя открытие — они у него просто красивые: крупная 1лы1ия кисть с длинными чуткими пальцами. А вечером любовался к лубе, как он на моих глазах вылепил из глины, поглядывая на иллюстрацию в книге, бюст Дон Кихота.

Как живой получился Рыцарь Печального Образа.

А через 2 дня на того же самого Иванникова поступила жалоба мастера: ленился на работе, норму не выполнил.

Вот и пойми его! Только собирался объявить благодарность за хорную работу, а теперь в пору наказывать. Попытался поговорить, но мужского разговора нс получилось: отмолчался.

Ума не приложу, что с ним делать».

И дальше все в том же духе: хорошее перемежалось с плохим, вопросов, что ставил перед собой воспитатель, не убывало.

Юрий задумался: с чего же начался перелом, изменивший его поведение.

Пожалуй, с письма Валерки.

«Не дури, Юрка, — писал тот. — Неужели мало лагерной баланды съел, что ведешь себя как пацан. Ты первым из нас можешь покинуть зону, так не валяй дурака, не упускай свою жар-птицу. Поверь: мне легче будет сидеть, когда ты вырвешься на волю. Простить себе не могу, что не дал тебе в свое время пинка под зад, не выгнал из зеленой беседки.

Л еще все тот же воспитатель.

Вот как раз и об этом:

«Пришел к выводу, что если Иванникова заставлять что-нибудь делать, он выполнит, но кое-как, стараясь не сделать, а отделаться. Поэтому, когда нам поручили подготовить стенд, стал советоваться с ним, а потом подсунул Уголовный кодекс, загнутый мною на 32-й странице, чтобы, как только начнешь листать, открылся именно в этом месте. Так Иванников «сам» нашел статью об условно-досрочном освобождении от наказания в отношении лиц, совершивших преступление в возрасте до 18 лет, и выбрал из нее самую подходящую выдержку.

Надо было видеть, с каким увлечением он работал!

На смотре-конкурсе стенд нашего отряда признан лучшим, мы заняли 1-е место, и начальник колонии на построении объявил Иванникову благодарность.

Мы оба остались довольны сами собой и друг другом».

А тогда невдомек было», — подумал Юра, с уважением и благодарностью посмотрев на отвернувшегося к стене воспитателя.

Ну, и конечно, не последнюю роль сыграл шеф: Юра теперь часто мысленно видел себя в кабине трактора высоко над землей…

И вот наступил день, когда все взыскания наконец были сняты, но последняя запись в дневнике Иванникова не обрадовала.

Вчера вернулся из ГДР. Ездили обмениваться опытом со своими коллегами. Меня заинтересовала их практика освобождения несовершеннолетних из воспитательной колонии. После освобождения воспитанников, как и у нас, трудоустраивают, но при этом они не порывают с колонией: после работы возвращаются в нее, ночуют, находятся и пей в выходные дни, принимают участие во всех мероприятиях и, главное, отчитываются перед своим коллективом. Колония осуществляет постоянный контроль за их работой и поведением в период адаптации к новым условиям. И, только став своим на предприятии, воспитанник окончательно расстается с колонией.

Такой индивидуальный подход настолько разумен, что в отчете по командировке я рекомендовал применить его у нас. На таких условиях и со спокойной совестью готовил бы документы на условно-досрочное освобоождение не только Иванникова, по и еще нескольких воспитанников».

Закрыв дневник, Юра покачал головой: «Ничего себе придумал. Хорошо, что тебя поздно послали обмениваться опытом».

Он укоризненно посмотрел в сторону дивана, встал, чуть приоткрыл форточку и закурил, пуская в нее дым.

В том, что в колонию он больше не попадет, Юрий не сомневался. А вот «завяжу» ли, видно будет. Жизнь, она умная, сама подскажет».

Конечно, связываться с каким-нибудь новым Потаповым или таким, как Филипчук, он не намерен. Вот если бы Валерка освободился, тогда другое дело: вдвоем можно было бы что-нибудь сообразить. Хоть те же запчасти к автомашинам. Тихенько, чистенько, прибыльно. Валерка, правда, пишет, что переболел прошлым, но от запчастей, поди, и он не отказался бы. Только ему еще сидеть и сидеть.

За окном начало светать, скоро подъем.

Юрий поднялся из-за стола, распахнул форточку и на цыпочках вышел из кабинета.

Ощупью нашел свою койку, вытащил из-под матраца припрятанную чеканку, оттянув фанеру на задней стенке тумбочки, достал из тайничка большую иглу и только тут заметил, что на него смотрит Филипчук.

Натрепался?

Ты что, Максим, того? — Юра выразительно покрутил указательным пальцем у виска.