Владимир Писаревский - На месте зеленой беседки

Как ночь провел?

Как положено, без сна, — со злостью ответил Юрий. Чего ради, спрашивается, он должен оправдываться? И перед кем?!

Что это у тебя?

Хочу на прощание подарить воспитателю чеканку.

А почему не мне?

Тебе она ни к чему.

Ну, ну!

Разговор был натянутый, с недомолвками, подозрениями, скрытыми розами, и Юрий поспешил вернуться в кабинет.

Воспитатель продолжал спать, и Иванников, прикрыв форточку — не хватало на прощание простудиться, — снова устроился за столом принялся за работу.

Несмотря на примитивность инструмента, гравировка удалась: «Виталию Николаевичу на добрую память от бывшего воспитанна Иванникова».

Юра так увлекся, что не слышал, как проснулся воспитатель, подошел к столу и остановился у него за спиной.

Слова: «Спасибо, Юра. Тронут. Прекрасная работа!» — заставили вздрогнуть.

Как сумел пронести в жилую зону?

Оправившись от неожиданности, Иванников уклончиво ответил: Секрет фирмы, Виталий Николаевич.

Тот взял чеканку и стал рассматривать, склонив голову набок.

Великолепно, — снова похвалил он.

Старался, скромно ответил Юра, польщенный похвалой. Вижу, подтвердил воспитатель. Но здесь не только старание. Чеканка выполнена талантливо и с любовью.

Из всей милиции я одного Дзержинского люблю.

Я тоже преклоняюсь перед ним. Этого человека нельзя не уважать, — сказал Виталий Николаевич, умышленно опуская начало Юриной фразы.

Иванников встал из-за стола, уступая место воспитателю. Тот сел и кресло, придвинул к себе дневник и, перелистывая страницы, спросил:

Что скажешь?

— В вас, кажется, разобрался, Виталий Николаевич.

А в себе?

— Не знаю, — честно признался Юра. — В голове полный сумбур. Время нужно.

Не тяни. А то, пока будешь разбираться в одном, упустишь другие. Время — это самое дорогое, ему цены нет, поэтому расходуй рационально, с умом.

Сигнал подъема наполнил коридор шумом. Юрий повернулся к двери:

Мне пора.

В нарушение установленного порядка, придя в спальню, лег: традиции он не изменил, а часок-другой можно и поваляться.

Казалось, только успел прикрыть глаза, как кто-то бесцеремонно растолкал. Сел на кровати, с трудом разомкнул веки. Напротив стоял Филипчук, чуть поодаль — пять воспитанников из других отрядов. В основном мелкота. У одного под глазом красовался синяк, еще у одного неестественно распух нос.

Видели? — обратился к ним Филипчук.

Те согласно закивали головами.

И чтобы без дураков, ясно? А теперь — брысь!

Ребята гурьбой высыпали в коридор.

Что это значит? — спросил Юрий, догадываясь, что услышит и ответ.

Они тоже сегодня освобождаются и, как получат в бухгалтерии деньги, дадут тебе по пятьдесят рублей.

Зачем?

Ты добавишь к ним свою сотню и передашь Андрюхе Зотову и Саньке Елкину.

Юрий знал этих ребят: они освободились месяца два назад.

Где я их найду?

Искать не надо. Они тебя встретят у ворот.

Как они узнают, что я освобождаюсь?

Не твоя забота. — Максим криво усмехнулся и добавил: — Уже знают и держат путь сюда.

Ты во что меня втягиваешь?

Не дергайся, безмятежно зевнул Филипчук. — Все добровольно.

V двоих «добровольность» прямо на лицах написана.

Тебе то какое дело? Они дадут, ты передашь, кому велено и адью

А свою сотню зачем? От возмущенна сна как не бывало.

Ихние деньги передам их «буграм», твои мне достанутся,

За что в должен? И почему сотню?

Сотню потому, что дольше их просидел, — значит, больше заработал. А именно мне за то, что, пока был «бугром», не очень прижимал, щипать давал.

Юрий едва сдержался. Заработанные в колонии деньги десятки раз мысленно распределялись и перераспределялись, но все равно на что-нибудь не хватало. А тут на тебе, ни за здорово живешь!

Обижайся не обижайся, Максим, — как можно миролюбивее заговорил Иванников, — но я не для того освобождаюсь, чтобы с места карьер, прямо за воротами заняться грабежом. Пусть твои дружки сами разбираются, а меня оставь в покое. И на мои деньги не рассчитывай: не дам.

Филипчук побагровел, сжал кулаки. Юрий спрыгнул с койки.

Уймись, Максим. Мы один на один. Помяни мое слово: сунешься — отбивную сделаю.

Вбежавший в спальню дружок Филипчука Генка Разумов изменил соотношение сил: в пору занимать круговую оборону.

Подожди, Максим, давай…

(Сльный удар кулаком в лицо прервал «мирные» переговоры.

Ну что же, он этого не хотел, сами напросились. Юрий швырнул Филипчука подушку и, пока тот на секунду замешкался, обхватил его за плечи и повалил на пол. Они катались между койками, нанося друг другу удары куда придется.

Разумов сунулся было сзади, но Иванников изловчился и ударил пяткой в низ живота. Тот скорчился и на время выбыл из драки.

Правота и злость прибавили Юрию силы, и он с остервенением колошматил Филипчука, дав волю прорвавшейся ненависти.

Только вмешательство вошедших в спальню воспитателя и контроля спасло бывшего «бугра» от медчасти — но не от дисциплинарного изолятора, куда Филипчука препроводили мимо идущего на работу грядя.

Умывшись, Юра посмотрел на себя в зеркало. Разорванная майка и расцарапанная грудь в расчет не шли, а вот ссадина на брови была слишком заметна.

Приложив к глазу ладонь с холодной водой, он вытерся, вернулся снялыно, надел парадную форму и предстал перед старшим воспитателем.

Па этот раз ничто не напоминало ночной непринужденной обстановки. Воспитатель в кителе с капитанскими погонами, как всегда, подтянут и строг. Не обрывая выслушал рапорт, потребовал подойти к столу,

Ни о каком «садись!» и речи нет. Сухо спросил:

Причина драки, воспитанник Иванников?

Я защищался.

Что послужило причиной?

Не скажу.

Из пяти освобожденных трое с побитыми лицами. Не много ли, Иванников?

Многовато.

Я могу быть уверенным, что за воротами колонии никаких происшествий не произойдет?

С моей стороны ничего не будет.

Я вам верю. Идите.

Последние часы тянулись изнурительно долго. Юрий бесцельно болтался по плацу, потом отсиживался в спальне.

Наконец построили. Последнее напутствие, последняя нотация и первая встреча на свободе с родными.

Как Юра и ожидал, с мамой приехал Архипов.

Дед привез для него Валеркину одежду, рассудив по-стариковски, что покупать загодя новую не имеет смысла: может не понравится или не подойдет, а на первый выход и эта сойдет.

Имеете с ними стояли родители других ребят, поодаль топтались Зотов и Елкин.

В бухгалтерии Юра расписался за триста одиннадцать рублей и, пока он прятал деньги во внутренний карман пиджака, парнишка, помучивший за ним, стыдливо опустив глаза, незаметно сунул в руку две бумажки по двадцать пять рублей.

Возьми назад.