Вера Кетлинская - Мужество

– Этот период мне ясен. Объясните вашу тактику после смены начальника строительства, то есть при Драченове.

– Тогда я работал честно. И вплоть до самого пожара…

– Слово «честно» тут не подходит. Что заставило вас прекратить вредительскую политику?

– Было ясно, что она не удастся.

– Может быть, сыграло роль и то, что ряд ваших помощников был арестован?

– Ну да.

– Вы испугались провала?

– Да, и я прекратил вредительство.

– Прекратили?

– Да.

– Вы лжете!

Они смотрели друг на друга. Гранатов жадно вглядывался в глаза Андронникова, пытаясь понять, что тому известно. Потом он отвернулся, понурился. И снова в тиши полутемного кабинета звучали ясный любознательный голос Андронникова и отрывистые ответы Гранатова.

– Вы не прекратили вредительства. Будьте точны. Именно в те дни вы привлекли в свою организацию инженера Путина. Так?

– Я его поймал на сопротивлении мероприятиям…

– Больше ясности. Как было дело? Помните, что показания Путина у меня под рукой.

– Я его поймал на сопротивлении мероприятиям Костько. Он был очень обижен Драченовым…

– И вы подогревали обиду как могли?

– Да.

– Что же было потом?

– Костько мне пожаловался, что дела идут плохо. Я быстро разобрался, что Путин делает сознательно… С расценками, с переброской бригад, с опалубкой… Я вызвал Путина. Пригрозил разоблачить его. Предложил работать вместе.

– Что же он?

– Он очень удивился. Струсил. Но взгляды его таковы, что он быстро согласился.

– Контрреволюционные взгляды? – Да. Я их использовал.

– И он стал беспрекословным исполнителем вашей воли?

– Ну да. Хотя, что ж, постепенно он даже стал проявлять инициативу.

– Вошел во вкус?

– Я бы сказал – из страха. Хотел ускорить события.

– Понятно. Вернемся к вашей тактике. Вербуя кадры для будущего, вы временно притихли. Вы решили работать как можно лучше, восстановить свой авторитет и добиться назначения на самый ответственный участок – на стапеля. Так?

– Так.

– Может быть, это было связано и с новыми директивами ваших руководителей?

– Я уже говорил, что у меня нет руководителей!

– Но, скажем, Лебедев вам писал письма?

Гранатов быстро вскинул глаза, запнулся, покраснел.

– Я получил одно письмо, совершенно частное.

– Где это письмо?

– Я его бросил, наверное. Не знаю. В нем не было ничего, кроме дружеских слов.

– А инженер Слепцов, ездивший в командировку в Хабаровск, вам ничего не привез?

Теперь Андронников видел, что Гранатов еле владеет собою. Как запрыгали его щеки! Как бегают глаза!

– Нет, ничего. Может быть, какие-нибудь деловые бумаги…

– А если я вам покажу, что он вам привез?

Пауза. Мертвая пауза. Как дрожат у Гранатова ресницы опущенных век!

Но после паузы Гранатов пожал плечами:

– Интересно. Я не помню, чтобы он мне что-либо привозил, разве что патефонные пластинки.

Спокойствие. Спокойствие. Андронников удержал вопросы, которые были сейчас бесполезны. Он еще не знал… Но он был уверен. Он чувствовал. Ничего, доберемся и до этого!

Картина разматывалась дальше. Напряженная работа анализирующей мысли, допросы, очные ставки, снова допросы – с глазу на глаз, в тиши кабинета.

– Вам сильно мешала партийная организация?

– Да.

– И, в частности, прикрепление Каплан к стапелям?

– Да. И я убрал ее.

– И вы ее убрали. У вас были с нею и личные счеты?

– Нет.

– Но вы за нею ухаживали, и, по-видимому, безрезультатно?

– Это совсем другое. Это не имеет отношения…

– Но, по моим сведениям, задание сойтись с нею во что бы то ни стало вы получили от Левицкого и Лебедева?

Молчание.

– Говорите!

– Да. Они считали ее очень опасной. Она знала их обоих… Она могла узнать о наших связях. Однажды это чуть не случилось…

– Когда?

– Она неожиданно зашла ко мне. Она никогда не заходила, а тут было что-то срочное на стапелях. Она увидела у меня на столе письмо Лебедева. К счастью, она, видимо, не знала почерка. Но обращение заставило ее что-то вспомнить…

– И тогда вы решили скомпрометировать ее встречей с Левицким?

– Это не было решено. Я даже не хотел… Уверяю вас, я к ней хорошо относился. Даже, если хотите, любил ее.

– Это вы доказали. Я хочу услышать от вас, как была организована встреча Левицкого с Каплан.

– Видите ли… Я уже не мог ездить на трассу… А нам надо было встретиться. Левицкий знал, что его пустят в город, в управление. Я предложил ему зайти ко мне на квартиру. Он очень волновался. Но я сказал, что бояться нечего. Если они столкнутся, он должен сделать вид, что пришел объясниться с нею.

– Он согласился?

– Он ухватился за эту мысль. Сказал, что надо обязательно встретиться с нею и устроить так, чтобы я оказался свидетелем. Это может помочь нам погубить ее, когда понадобится.

– Вскоре это понадобилось?

– Да.

– При ней вам было трудно осуществить порученное вам дело?

– Мне никто не поручал.

– Вы не думаете, что запираться дальше бессмысленно?

– Мне нечего говорить.

Но вот настал день, которого оба ждали, один – всячески приближая его, другой – сопротивляясь его наступлению всеми силами самозащиты. Не день, а очень ясное, светлое утро, когда свет падает прямо в лицо, когда обнажается каждая морщинка, каждое движение мускулов.

Голос Андронникова был особенно любознателен и безмятежен.

– Вы, кажется, очень любите музыку?

Свет бил в лицо Гранатову. Нельзя было спрятать страшную судорогу всех нервов. И даже голос обнажался – он уже не помогал запираться, он выражал полную растерянность.

– Я не понимаю… При чем здесь музыка?.. Да, я люблю… – Он еще пробовал засмеяться.

– И патефон играл в вашей жизни большую роль?

– Роль? Нет… так, от скуки… вечерами…

– Во всяком случае, он играл двоякую роль, не правда ли?

Молчание. Слышно было дыхание Гранатова.

– Надо ли мне напоминать вам о том, что вы хранили под обшивкой диска?

Гранатов не отвечал, и Андронников не торопил его. Он с интересом и презрением наблюдал, как постепенно сходило с лица Гранатова все наносное, выработанное, сделанное, как открывалась истинная суть человека – суть жалкая, гаденькая, перепуганная.

– Полноте, не огорчайтесь так, – сказал, наконец, Андронников. – Мы с вами говорили о том, что вы не продажный жулик, а идейный человек. И вот мы подошли к итогу – вы не идейный человек, а продажный жулик. Будьте же сами собою. Единственно, что вам остается, – дать откровенные показания. Вы приехали в Харбин в августе. Когда вам предложили стать японским агентом?

Молчание.

– Я же знаю все. Вы поехали в Харбин с инструкциями Лебедева и с адресом одного человека, с которым вам предстояло связаться. Так?