Вера Кетлинская - Мужество

Круглова позвали по имени. Он обернулся и оказался окруженным молодыми людьми в шинелях. Он вглядывался в их лица и никого не узнавал.

– Я, конечно, похорошел, и форма меня украшает, – сказал один из молодых людей. – Но ты, Андрюха, мог бы меня узнать!

– Тимка! Гребешок!

– Он самый. А вот эти парни – всё дружки мои, одного отделения. Вместе служили, вместе демобилизовались, ну, и вместе прикатили сюда. На спуск корабля мы не опоздали?

Через несколько дней наступило двадцать пятое сентября.

Продолговатый и неуклюжий остов корабля легко и как-то незаметно соскользнул по рельсам и раздвинул тихую воду озера. Этой минуты ждали пять лет, о ней мечтали у первых костров. Все строители собрались сюда, как на праздник осуществления мечты. И быстрота, ловкость, незаметность спуска ошеломили и сперва даже разочаровали. Как, и это все? Но когда корабль закачался на воде, еще неуклюжий, не отделанный, но все-таки тот самый, о котором мечтали, – крик счастья прокатился по трибуне, по ряжевой набережной, по берегу озера, запруженного народом. Это было не то «ура», не то просто торжествующий вопль. Люди обнимались, вытирали слезы, вдруг говорили неразборчивые, веселые слова. Давние друзья осознали, что любят друг друга до гроба и никогда не расстанутся ни друг с другом, ни с городом, и никогда не забудут полного счастья этой минуты, которой ждали пять лет. Незнакомые стали знакомы и близки.

Клава стояла на берегу, у самой воды. Корабль качался посреди озера; от него широкими полукружиями разбегались волны. Вот первая волна уже ударила о берег с шумом морского прибоя. За нею нагрянула вторая, и в столкновении встречных потоков воды весело застрекотала галька.

– Пять лет мечтали, – сказала Клава никому и всем. – И вот он! Вот!

Рядом с ней оказался высокий юноша в лиловой трикотажной рубашке, стриженный ежиком, с чистым румянцем во всю щеку. И глаза его показались Клаве неопределенного цвета – светлые-светлые, с желтовато-зеленой искоркой.

– Вы, наверное, чертовски счастливая сейчас? – сказал он. – Вы ведь из старых комсомольцев?

Клава охотно ответила:

– О, я из самых-самых старых! С первого парохода. А вы новый?

– Вы понимаете, я строил Тракторный, надо было сперва кончить его.

– Но Тракторный – это тоже важно!

– Я давно мечтал попасть сюда! На судостроительный опоздал, а вот металлургический успею. Мне было так обидно!..

Клава успокоила его:

– Ничего. Металлургический – это тоже важный завод. И вы еще увидите первое литье! Вы кто?

Он понял вопрос сразу и ответил правильно:

– Был кочегаром, помощником машиниста, потом землекопом, каменщиком, мотористом, а теперь корчую тайгу.

И спросил:

– А вы кто?

– Была ткачихой, потом корчевала тайгу, работала в столовой, строила лесозавод, была учетчицей, бетонщицей, теперь заведую детским комбинатом.

Юноша вопросительно посмотрел на Клаву. Она вспыхнула, проговорила еле слышно:

– Вы что подумали? Нет, там не мои, там наши дети… первые…

И, сообразив, что он не спрашивал, покраснела еще гуще. Но он так обрадовался, что краснеть было незачем.

Они ушли с берега вместе и у ворот столкнулись с Андреем Кругловым. Андрей был без кепки, ветер курчавил его волосы, задумчивые глаза были сегодня не задумчивыми, а очень счастливыми. Клава увидела его, и на секунду привычная боль защемила сердце, но это была сила инерции, а не сила чувства. Она крикнула ему, улыбаясь:

– Андрюша, какой день!

Он настороженно оглядел ее спутника. Клава тоже поглядела на своего спутника – на его стриженную ежиком голову, на свежие губы и светлые-светлые глаза. Нет, ей не захотелось отрывать взгляда от светлых глаз.

– Это наш секретарь горкома, Андрей Круглов, – сказала она светлым глазам, и беззвучно рассказала им все, и отреклась от всего, и обещала с сегодняшнего дня все иное.

– Мы знакомы, – сказал Круглов. – Свиридов Иван, правильно?

Круглов и юноша разговорились.

«Как хорошо – Иван… – подумала Клава. – И как я не догадалась сразу? Конечно, он Иван, Иванушка-царевич из сказки, младший сын, самый красивый, самый ловкий, на все руки мастер».

– Вечером будет бал на спортивном поле, – сказала она (Иванушка из сказки был плясун и затейник).

У Ивана, стоявшего перед нею, сделалось простодушное, с хитринкой лицо.

– Но я не знаю, где это поле, – сказал он. – Я зайду за вами, вы меня проводите. И мы попляшем на славу.

– Но вы и моего дома не знаете, – ответила она лукаво.

Доверчивость первых минут отошла. Игра была весела и увлекательна, в ней было счастливое правило – побежденный вместе с тем и выигрывал.

– Ваш дом я как-нибудь найду.

– Но поле легче найти, чем дом! Поле одно, а домов – ого! – домов целый город!

В ее голосе звучала гордость – о городе еще нельзя было говорить без гордости, невзначай, как о чем-то само собою разумеющемся. Он сдался:

– А если я хочу именно с вами? Разве нельзя?

И по счастливому правилу игры выиграл.

– Ну, конечно, можно, – сказала Клава. Круглова уже не было с ними. Он ушел. Когда? Еще в самом начале разговора. Она не заметила. Но об этом не стоило думать.

Андрей Круглов бродил в оживленной толпе, останавливаясь то с одним, то с другим, отвечая на приветствия, вступая в разговоры. Сколько друзей, сколько замечательных товарищей видел он вокруг! С одними он корчевал тайгу, с другими рубил лес, работал на ледяном канале, спорил о комсомольских делах, защищал от огня стапеля, мечтал о будущем, строил корабль, – товарищи! Друзья! Что может быть страшно и невыполнимо, когда так несокрушима сила этого содружества?

Перед ним мелькнула Мооми – в шелковом платье, с каким-то новым сиянием в раскосых глазах. Кильту шел с нею. Он крикнул Круглову:

– Сделали, да?!

Он говорил о корабле.

Уже разошелся народ, а Круглов все еще ходил по берегу. Он на минуту с грустью вспомнил Клаву. Но мысль скользнула дальше. Он смотрел на корабль, такой простой и такой грозный. Он чувствовал, что вся его жизнь связана с этим кораблем, с будущими кораблями. И он чувствовал в себе силу, большую, зрелую силу строителя и организатора. Он стоит во главе большого содружества. И он не даст ему ослабеть. Он будет укреплять его как основу движения – неотступного движения созидающей жизни.

– Андрей!

Это была Клара. Бледная и счастливая, она сидела на штабеле досок и смотрела на корабль.

– Хорошо?

– Хорошо.

Он присел рядом.

– Вот, посмотри.

Она протянула телеграмму. Вернер звал ее, умолял ее приехать. «Молнируйте ответ».

– Ну, и…

– На днях поеду, – медленно сказала она. – В отпуск. Разве я могу уехать совсем, пока не дострою город?..

Горизонта не было. Горы и лес сдавливали путь. Сергей видел только снежную тесноту, окружившую паровоз, и две стальные полосы, подминаемые колесами. Зима, снег, мороз, а между тем ему было душно, словно теснота и белизна окружающего спирали дыхание. Даже быстрое движение не помогало.