Вера Кетлинская - Мужество

Стало темно.

Комсомольцы запели. Тарас Ильич сидел, опустив голову.

– А нас выселяют, – вдруг сказал он, резко подняв голову. Злоба светилась в его глазах. Но злоба погасла. Ее сменила тупая обида. – Ваш начальник сказал: каждому дадим денег, проезд и полную стоимость хозяйства, на новое место перевезем. А здесь строительство. Город. Нельзя.

Тотчас вспыхнул спор – правильно или неправильно выселять деревню. Всем было жалко Тараса Ильича.

– Ну как же неправильно, – вступил в спор сам Тарас Ильич. – Все одно, хозяйству здесь конец. Стройка. А только почему меня не спросили – хочу я эти деньги или нет? На что мне деньги? Я бы захотел, давно уехать мог. Не старое время. Раньше, я все, бывало, мечтал – в Россию. А здесь-то что ж – не Россия разве? Поглядишь кругом – иной раз аж дух захватывает, ширина какая!

– А вы бы на стройке не остались? – неуверенно предложил Гриша.

Тарас Ильич поднял на него глаза, не ответил.

– Слыхали, на митинге Вернер что говорил? Гранитные набережные, асфальт, бульвары… – поддержал Гришу Епифанов. – Такой город построишь, отец, потом и помирать не жалко. Вроде памятника.

Но Тарас Ильич промолчал. Сидел отчужденно, понуро. Гриша не знал, как раскрыть ему в жизни новое, светлое содержание, ему, видевшему только каторгу, волчью слежку, власть ножа и золота.

Гриша вспомнил стихи, написанные ночью. А что, если прочитать их? Поймет он или не поймет?.. Если не поймет, значит стихи никуда не годятся…

– Я вчера стихи написал, – срывающимся голосом заявил Гриша, – по вашему рассказу. Называются «Волки».

Он прочитал их, сильно побледнев. Тарас Ильич сидел, по-старчески согнувшись. После долгого молчания он грустно сказал:

– Волки и были, – и понурился еще безнадежнее. Гриша понял, что читать стихи не следовало, что эти стихи не то, что нужно.

– Почитай-ка еще, – попросил Епифанов, – в этой природе только стихи и слушать.

Гриша мог читать стихи сколько угодно – и свои и чужие. Но что прочитать? Когда он был с Соней, он находил десятки стихотворений, как бы для нее написанных. «В тот день всю тебя, от гребенок до ног, как трагик в провинции драму Шекспирову, носил я с собою и знал назубок…»

Но что же прочитать сейчас? Что прочитать, чтобы Тарас Ильич остался на стройке и полюбил ее, чтобы комсомольцы работали завтра еще азартнее, чем сегодня?

Из памяти выплыл «Перекоп». Он любил его. Эти стихи о них обо всех: о Тарасе Ильиче, о комсомольцах, о больших чувствах и больших делах.

В них была мечта о завоеванном счастье, быть может и о новом прекрасном городе на Амуре.

Читая, он вдруг испугался за Тихонова. А вдруг не поймут? Но все поняли.

Епифанов мечтательно и размягченно смотрел прямо в рот Грише. Когда Гриша кончил, он сказал:

– Вот о нас тоже напишут когда-нибудь стихи…

Гриша прочитал «Балладу о синем пакете». Он плохо помнил ее и читал медленно, иногда замолкая, чтобы вспомнить строку или слово. Но вместе с ним все слушатели морщили лбы и шевелили напряженными губами, как бы помогая ему вспоминать… «Но люди в Кремле никогда не спят…»

– А кто из вас в Кремле был? – спросил Тарас Ильич.

– Никто не был.

Через минуту он спросил:

– О вашей стройке там знают?

– Факт, знают, – ответил Сергей.

– Ну скажи еще какие стихи, если знаешь, – попросил Тарас Ильич Гришу.

Гриша перебирал вещь за вещью стихи Багрицкого. Все они сейчас не подходили. Гриша обрадовался, вспомнив Маяковского. Он ухватился за него, как за желанного друга, вступившего в светлый круг огня – для действия, для борьбы, для помощи. Уже не стесняясь, не боясь забыть или спутать, он вслух вспоминал, досказывал своими словами забытые строфы и полным голосом читал все, что звало, объясняло, заражало, било в цель:

И, прямо обращаясь к Тарасу Ильичу, он говорил ему:

Уже много позднее, ложась спать рядом с Гришей в переполненной палатке, Тарас Ильич наклонился и сказал вполголоса:

– Видно, мне от вас не уйти… – и тотчас грубовато добавил: – Безрукие вы, все одно без меня не справитесь.

Гриша был так утомлен, что сразу же заснул. Но среди ночи он вдруг проснулся, как от крика. Было темно, тихо, холодно. Стрекотала река. Все спали… Что же? Что? Было ощущение чего-то несделанного. Ах, да! Это! Надо писать как Маяковский. Прямо, дерзко, звонко, не идти окольными путями, а бить в лоб.

И он снова заснул – тяжелая физическая усталость брала свое.

Оставшиеся в деревне еще много часов томились неопределенностью и скукой. В это великолепное, свежее утро хотелось поскорее размять мускулы после вчерашней выгрузки.

А работы не было.

На барже у Вернера бесконечно тянулось совещание.

Все начальство заседало.

Комсомольцы бродили, не зная, чем заняться, предоставленные самим себе.

Откуда-то пополз неясный слух, что их привезли сюда по ошибке, что стройка перенесена на другое место.

Местный житель, поглаживая почтенную бороду, подтвердил:

– А как же! Сюда комиссия прилетала. Говорили, нельзя здесь строить. Почва не позволяет.

– Чепуха! – ответили ему. – Не может быть.

Но осадок неуверенности остался. Кто его знает, может быть оттого и заседают без конца руководители?

После полудня заседание кончилось. Небольшую группу комсомольцев позвали распаковывать инструменты. Распаковывали прямо на берегу. Кругом стояла толпа.

Ожидали разных инструментов, каждый по своей специальности. Но получили только топоры и пилы.

Коля Платт презрительно разглядывал пилу.

Раздался властный голос Вернера:

– Комсомольцы, построиться по бригадам!

Бригад еще не было. Те, что возникли в поезде, распались, участники бригад не могли найти друг друга. Построились по дружбе, по городам, как придется.

Зазвучала новая команда:

– Двести человек на второй участок!

– Двести человек на третий участок!

В группах спрашивали:

– А что это – второй участок?

– Механические мастерские.

– А третий?

– Лесозавод.

Комсомольцы перебегали из группы в группу. Особенно много охотников стремилось на второй участок.

Прорабом второго участка оказался маленький толстый человек в очках на сизом носу, Павел Петрович Михалев. Он, видимо, не знал, что делать с комсомольцами, и бегал взад и вперед, бросаясь то к Вернеру, то к Гранатову, растерянно озираясь поверх очков.