Юрий Дружников - Ангелы на кончике иглы

— Жарища-то! Ты на меня не смотри… В бигудях я некрасивая. Я вообще, Славочка, старею, и мне пора делать карьеру, как всем.

— Зачем?

— Затем, что такие, как ты, уже просто сидят со мной.

— Это я старый, Инка. Простой советский импотент. Всех по мне не меряй…

— Считаешь, у меня красота еще осталась?

— Все на месте, Светлозерская. За тебя я не беспокоюсь.

— Ягубов сегодня тоже сказал, что у меня все в порядке. Правда, он имел в виду анкету. Сказал, даст мне рекомендацию в КПСС.

— Ну?

— Я же сказала — делаю карьеру. Он обещал сделать меня завмашбюро.

— Ого!

— Конечно, он даст мне рекомендацию, чтобы я как член партии молчала, что он хочет со мной переспать. Но мне-то не все ли равно?

— Зря, Светлозерская…

— Зря? А вы все?

— Я вступал, когда верил. А сейчас вступают только дураки и карьеристы.

— Правильно! Я как раз и то, и другое. Если вступлю, меня, может, в турпоездку выпустят. В Италию. Очень хочу в Италию.

— Что там делать?

— Да то же, что и здесь, только открыто. Уж мужики там не хуже наших, это точно. Никто из хороших людей мне не поможет, а Ягубов — поможет. Глупо не использовать, пока он меня хочет.

Вячеслав встал.

— Хороший ты человек, Светлозерская, искренний. Давай рукопись, чтобы тебя не попутали. А то из-за меня вся твоя карьера погорит…

Вытащив из тумбочки папку, Инна держала ее в руках, отдавать медлила.

— Слав! — тихо спросила она. — А ты правда из-за меня приехал? Ну, чтобы я не погорела?

Она подошла к нему вплотную.

— Унизь меня. И посильней. Похабно, как хочешь. Ну, оскорби, скажи, я шлюха, или ножом меня порежь, или зубы выбей. Не бойся, я кричать не стану, терпеливая. Ну!..

Он смотрел ей в глаза. Глаза были сухие, бешеные.

— Что с тобой? — растерялся он.

— Я сука, Славочка.

— Почему?!

— А потому! Все, что ты просил печатать в четырех экземплярах, я печатала пять.

— Зачем?

— Пятый у меня просил почитать один мой клиент. Он мне за пятый столько платил, сколько ты за четыре. А мне деньги всегда нужны, ты же знаешь… Я думала, он просто почитать… Скотина! Придет, я ему … откушу! Не бойся их, Славик! Ничего не сделают! Ну, не расстраивайся! Сейчас я тебя развеселю.

Сняв с гвоздя гитару, Светлозерская провела пальцем по струнам, подстроила, откашлялась.

— Выпить хочешь?

Он отрицательно покачал головой. Инна взяла с подоконника бутылку водки, вылила остаток в стакан, выпила, облизав губы, подождала, пока водка проникла в организм.

— Вот послушай, Славик:

Задает вопрос народ:

«Что нам партия дает?»

Наша партия — не блядь,

Чтобы каждому давать.

Эх!

На скамье для старух, напротив подъезда, сидел молодой человек в синей спортивной куртке, поглядывая на дверь. Выйдя из дому спозаранку, Вячеслав Сергеевич не обратил бы на него внимания, если б человек не поднялся чересчур поспешно. Шаги в подворотне становились гулкими, и Слава понял, что у него хвост. Значит, не отстали, и вчерашнее — только звено в цепочке.

В толпе, ожидающей троллейбуса, Ивлев попытался пробраться в гущу, поближе к краю тротуара. Когда подошел троллейбус, Вячеслав двинулся напролом к задней двери, но протиснулся мимо нее и сзади троллейбуса перебежал на другую сторону улицы. Он остановил первую попавшуюся машину, едущую в противоположном направлении. Это был пикап с надписью «Торты, пирожные».

— Тут недалеко, три квартала. Плачу трешку. Довези!

Оглянувшись, он увидел, что следопытов у него на хвосте двое, и они бодро перебегают дорогу следом за ним. За поворотом он попросил остановиться, бросил на сиденье три рубля и нырнул во двор школы. Он обогнул здание. Позади школы в заборе была выломана дыра, он знал ее. Через дыру Слава вышел на соседнюю улицу, и здесь ему повезло: он сразу остановил такси. Хвост отпал. Ивлев вылез в центре, возле ГУМа, где всегда было людно, и позвонил Раппопорту.

— Вы когда, Рап, собираетесь в редакцию?

— Нужны ключи, Славочка?

— Нет, хотел бы встретиться.

— Что-нибудь уже случилось?

— Так… Кое-что…

— Я готов, старина! Только позвольте мне добриться и выпить чашечку чаю.

— Конечно, Яков Маркыч. Жду вас у входа в метро «Измайловский парк».

— Разве вам это удобно?

— Все равно делать нечего, подъеду.

Ждать Ивлеву не пришлось. Яков Маркович в шляпе и чересчур широком плаще, шаркая по асфальту, медленно пересекал улицу.

— Неужели есть на свете катаклизмы, которые могут заставить человека добровольно недоспать?

Раппопорт протянул коряжистую волосатую руку. Стараясь избегать эмоций, Ивлев перечислил факты. Яков Маркович не перебивал, только посапывал, глядя в сторону. Лишь в одном месте поднял брови и переспросил:

— Инна? Если б я услышал это не от вас, Ивлев, не поверил бы. Видно, я недостаточно отсидел…

— Что делать, Рап?

— Видите? И теперь вы у меня спрашиваете что делать! Я что, Чернышевский? А вы спрашивали, когда начинали? И тем не менее я предупреждал! Да вы поступили хуже Светлозерской!

— Я?!

— Конечно! О таких, как Инна, наш друг Закаморный сказал бы словами Евангелия от Марка: «Отче! Прости им, ибо не ведают, что творят». А вы-то ведали! Или вы учили французский, чтобы переводить положительных французских коммунистов?

— Кюстин очень боялся попасть в лапы Третьего отделения, Яков Маркыч. Но кто мог подумать, что его заберут через сто тридцать лет!

— Не его, а вас, мальчик! И что вы докажете своим героизмом? Что с Николаевских времен ничего не изменилось? Ах, вы скажете, стало хуже? Да, России не повезло: она легла под монголов, а надо было — под французов или, еще лучше, под англичан. Потом бы они ушли, но обрюхатили бы ее демократией, а не свинством! А без вашего Кюстина, думаете, мы этого не знали? Чего вы теперь хотите?

— Хотел только предупредить: за мной следят.

— Спасибо! Но я всегда живу так, будто за мной хвост. А теперь особенно.

— Почему?

— Год такой! Девятый вал катится. Вот-вот обрушится. Меня волна сбивала не раз, но раньше я вставал. Теперь мне не подняться… Наверху колебались до августа 68-го. Боялись. Но вот задушили чехов, и сошло! Они поняли, что раз уж в чужой Чехословакии люди терпят все, в своей стране сам Ленин им велел! Вот и первые жертвоприношения. Вы — талантливый человек, Славочка. Талантливым нету места в нашей системе. А может, и в Солнечной системе, почем я знаю! Поехали-ка на работу, а то Кашин по утрам у входа теперь записывает опоздавших.

Они спустились в метро и там, в давке, пока ехали, говорили о вещах сторонних.

— Как ваши дела с Надей?

Слава пожал плечами.

— Конечно, это не мое дело, и вы можете сказать, что я старомодный человек, но лучше бы вы не морочили ей голову.

— Абстрактно я сам это понимаю. Но когда слышу ее голос, руки сами тянутся расстегнуть штаны.