Галина Николаева - Битва в пути

Он представил, как идет он заводской площадью со взрослыми детьми. Только Корнеем Рославлевым дети гордятся. Им весь завод гордится… А мною… — он вспомнил затекший и плачущий глаз сына. — От меня пока сынишке синяки да слезы».

Днем тревога загнала его в кабинет Шатрова. Шатров на парткоме высказал мгновенное сомнение в конструкции противовесов. Бахирев хотел подробнее расспросить об этих сомнениях.

Шатров собирался в отпуск.

За окном сыпал спорый дождь. Дымы заводских труб стлались низко, и в открытую форточку тянуло влагой и гарью. Кипы бумаг лежали на столах, на стульях, на подоконниках. Увидев Бахирева, Шатров попытался закрыть лежавшие на столе бумаги другими, но улыбнулся и махнул рукой:

— Что уж теперь скрываться!.. Садитесь…

Он походил на школьника, отпущенного на каникулы. Движения были легки, глаза утратили загнанное выражение.

— Вот дела сдаю. Потом отдыхать. Три года не отдыхал. Три месяца отпуска, потом в Москву, может быть, за границу в командировку, а там видно будет. Если и вернусь, то в экспериментальную лабораторию.

Бахирев не отрываясь смотрел на чертеж, который Шатров в первую минуту попытался закрыть.

На кальке вычерчен был смешной маленький трактор. Навесные орудия спереди и сзади уравновешивали друг друга.

Бахирев развернул кальку, положил поверх других бумаг.

— Эскизы… Мои незаконнорожденные! Лягушонок… — сказал Шатров, видимо, и любуясь и стесняясь. — Легкий. Может двигаться и вперед и назад. Тракторист тоже может пересаживаться, вести в любом направлении и управлять орудиями.

— Вес? Мощность? Расход горючего? — быстро спрашивал Бахирев и, выслушав ответы, разразился бранью.

Трактор бахиревской мечты, легкий, экономичный, маневренный, с навесными орудиями, освобождавший миллионную армию прицепщиков, смотрел с кальки, и Бахирев узнал о его существовании в день ухода главного конструктора.

— Что же вы молчали, прах вас побери? Сидит! Бормочет! Прикрывает! Да ведь это же остроумно! И этим вы занимались украдкой?

— Отступником себя чувствовал, — кротко вздохнул Шатров и, видя удивление Бахирева, объяснил: —Семен Петрович твердил, что отвлекаясь от неотложных нужд производства, предаю завод. Черчу, бывало, а сам думаю: не дай бог, Вальган узнает… Опять, мол, ловите журавлей в небе?

Тракторы, о которых Бахирев мечтал, уже воплощенные в линии и цифры, лежали в углу растрескавшегося шкафа, и он не знал об этом. Он не мог простить себе, что не разглядел своего единомышленника в этом человеке с глазами загнанной в угол обезьяны…

— Ах, прах тебя побери! — все повторял Бахирев, ходил вокруг Шатрова и, как чудо, рассматривал его костлявую спину, заплетающиеся ноги, маленькую лобастую голову. Он стал говорить Шатрову «ты», словно будущий трактор сразу и навсегда породнил Бахирева с конструктором.

Кончив ругаться, Бахирев уселся и сказал:

— Ну, рассказывай же по порядку! Как такое могло случиться?

— Обыкновенно, — пожал плечами Шатров. — Не со мной же одним. Над заводами тяготеет программа. За программу и экономические показатели директора отвечают и партбилетом и зарплатой. А за создание конструкций отвечают декларативно. Если завод выполнит программу, но не разработает новых конструкций, директора пожурят: «Ай-яй-яй, как нехорошо!», но тут же дадут и премии, и награды, и красные знамена. А попробуй увлекись директор новыми конструкциями и хоть на полпроцента упусти месячную программу! Спасения нет!

Бахирев все это знал и даже писал «о недостатках конструкторской работы на заводах». Но сейчас эти общие положения как бы конкретизировались в судьбе Шатрова и новых конструкций, запиханных в дальние ящики старого шкафа.

— Когда ты начал работу над «лягушонком»?

— Тяну пятый год, а все еще только эскиз. Решения принципиально новые, работа большая, а времени мало, конструкторы заняты другим, — под нудный шум дождя лилась монотонная речь ко всему притерпевшегося главного конструктора. — Лидер наш, ведущий тракторный, заканчивал разработку конструкции. А мне не интересно было идти по их линии: модификация старых узлов. Моя работа затягивается, а их трактор вот-вот выйдет на массовый выпуск, на премию. Ну, вызывает меня Вальган… «Предаете, говорит, интересы коллектива. Если вы мобилизуете ваши способности и быстро внесете коренные усовершенствования в ряд узлов, у новой марки будут два автора: и «лидеры» и мы! А ваш трактор с навесными орудиями и новыми принципами — это журавль в небе. Приказываю отставить журавля. Мобилизуйтесь на синице, а от нее и успех, и премия, и все такое…»

Бахиреву стало ясно, почему Вальган, постоянно ругая Шатрова, не хочет выпускать его из рук: возникает надобность срочно блеснуть — и окажется под рукой человек даровитый и покорный. Какое по-чиновничьи жестокое, по существу, безхозяйственное отношение к таланту! Бахирев про себя крепко выругал Вальгана и положил ладонь на худое плечо конструктора:

— Грустная история…

Шатров с женской непосредственностью ответил на ласку.

— Я жестоко страдаю… — Он поднял бархатные жалобные глаза. — У меня дед водил паровозы. Я с семи лет знаю, как работает двигатель. Я машину не только вижу на чертеже. Это ж ведь женская специальность — чертить. Я машину ощущаю физически. Я черчу конструкцию, а сам звук ее слушаю: ритм, тембр, резкость. А складываю в шкаф! Просился у директора много раз. Не отпускает! Время такое… Партийный долг… Делаю, что велят… А страдаю жестоко!

Лишь в конце разговора Бахирев вспомнил о том, что привело его к Шатрову:

— Ты вчера сказал, что не уверен в конструкции противовесов?

— Действительно, не уверен. Я же рассказал, как мы спешили. Но Вальган прав: жизнь поставила за нас такой эксперимент, какого не поставишь ни в одной лаборатории. Конструкция одинакова на двух заводах, а противовесы летят на одном, тут уж ничего не скажешь!

Шатров не снял с бахиревских плеч груза противовесов, и все же Бахирев и рад был этому прощальному разговору и горько сожалел, что открыл главного конструктора и его «лягушонка» лишь в день прощания.

На другой день, встретив Тину, Бахирев спросил:

— Почему вы так поздно и так мельком сказали мне о Шатрове?

Она удивилась: «Требует, как на службе! Разве я должна?» И сама себе ответила: «Должна. Все, чтоб ему помочь». Даже обрадовалась тому, что он требует, — значит, он не отделяет себя от нее, своих дел от ее дел. Ответила ему спокойно, с обычной легкой иронией:

— Впредь таких ошибок не допущу.

В этот день поступила еще одна рекламация на обрыв противовеса. Днем Бахирев сам позвонил на ведущий завод, справился, есть ли у них случаи обрыва противовесов. Ответ подтвердил слова Вальгана: «Ни одного».