Николай Самохин - Мешок кедровых орехов

— Ну, гляди, а я предупредила, — обиженно поджала губы мать. — За вас же, чертей, душа болит.

Пришла Клавдия (она не на дежурстве оказалась, в магазин, наверное, выбегала); Петр слышал, как она зло громыхает чем-то в комнате, шваркает, дергает что-то — и ему до смерти не хотелось выходить.

Пришлось, однако, выйти.

— Клава, — сказал он, — ну че опять накрутила?

Жена молчала, не поворачивалась к нему.

— Ты подумай головой-то, — стал убеждать ее Петр. — Ну, если бы я на самом деле там… как вы тут себе вдолбили, так неужели я такой дурной, что сниматься бы полез?

— А ты умный, да?! — затряслась Клавдия. — Умеешь, значит, как по-тихому делать? А тут промахнулся маленько? Не вышло по-тихому?

— Тьфу! — в отчаянии сказал Петр… — Это надо же — так повернуть. Дичь какая-то! Кабачок «Тринадцать стульев».

— Плюй, плюй! — Клавдия словно даже обрадовалась. — В душу наплевал — плюй дальше! Жена отмоет. Но ты у меня!.. Ты не отмоешься, учти! Я завтра же, завтра пойду на производство, расскажу им, как ты по льготным путевочкам отдыхаешь, чем занимаешься. Может, они тебе вторую вырешат…

— Сходи — насмеши людей! — Петр тоже взорвался. — Ну, спасибо — встретила! Лучше б не приезжать. Лучше б нырнуть там, где поглубже, и не выныривать! — Он сдернул с вешалки пальто и выскочил за дверь.

«Съездил! — думал он, шагая по улице. — Отдохнул, бляха-муха. Подлечил нервы».

Идти ему было некуда: друзья еще с работы не вернулись. Разве прямо туда — в автохозяйство?.. Он поколебался малость и повернул к трамвайной остановке.

Пока ехал в трамвае, решил, что правильно делает: надо там раньше Клавки появиться. Она, может, и грозится только, но черт ее душу знает. Возьмет и прилупит. Тут много ума не надо, а она вон и последний растеряла. Никто, конечно, в такую собачатину не поверит, но ведь засмеют потом мужики, затравят. Год будут цветочки эти склонять. Надо, значит, самому спустить все на тормозах. Преподнести в виде южного анекдота. На тему «как я был артистом». Подстелить, короче, соломки. Пусть сразу проржутся.

На работу он подгадал к концу обеденного перерыва. Ребята как раз забивали в комнате отдыха «козла». Федоскина они встретили бурно, заголили на нем рубаху и поволокли к шкапу — сравнивать. У них в комнате стоял старый коричневый шкап, который специально не выбрасывали, держали, как эталон загорелости. Всех отпускников, побывавших на юге, прислоняли к этому шкапу, и если у кого загар оказывался по цвету слабее, с такого полагалось угощение.

Федоскин сравнение выдержал, о чем ребята искренне посожалели.

Вторая проверка была тоже традиционная, чисто мужская.

— Ну, отчитывайся перед коллективом, — сказали ему. — Сколько шайб на выезде забросил?

Федоскин этого вопроса ждал, приготовился к нему:

— Вот клянусь, мужики, ни одной.

— За месяц?! — не поверили ему. — Дак что ж ты там делал? Груши околачивал?

— Клавка вот тоже не верит, — засмеялся Петр.

— И правильно делает. С такой шеей по месяцу не выдерживают.

— Я уж и сам пожалел, — сказал Петр. — Надо было… А то теперь оправдывайся ни за плешь… Меня вдобавок по телевизору показали, — заторопился Петр. — Как я цветы покупал…

— Тебя по телевизору? — удивились мужики.

— Ну. В артисты попал. Рассказать — ухохочешься. — И он начал рассказывать — Собрались всей компанией в Сочи. Хотели в пивном баре посидеть. Бар там есть — прямо с завода, по трубам, пиво поступает, свеженькое. А где он — точно не знаем. Потом-то нашли, он за парком Ривьера оказался, а сначала не знали. А жара… Ну, остановились возле винной бочки, в каких у нас здесь квас продают, взяли по кружке…

— Вина?.. По кружке?.. Ни фига себе!

— Так оно же слабенькое. Чуть крепче пива. Мы сперва стаканами пили, а потом видим: местные из кружек…

— И сколько?

— Что, кружка?.. Пятьдесят копеек.

— Всего? Врешь.

— Ну, считайте сами: стакан — двести грамм — двадцать копеек, два стакана — четыреста — сорок, а в кружке — пятьсот…

Пока разговаривали про вино, не заметили, как подошел слесарь Тупиков, худой, желчный мужчина, угнетенный язвой.

Тупиков постоял, послушал и, ни к кому не обращаясь, вдруг произнес;

— О, шакалы!

— Ты кого это? — спросили Туликова. Тупиков не прореагировал.

— Шакалы! — повторил он. — Прохиндеи, алкоголики. И сосут, и сосут, живоглоты — насосаться не могут. В три горла лопают! Мало им здесь, сволочам, они и там, оказывается, не просыхают. А им путевки профсоюзные — в санатории, на курорты. Кому доброму не дадут, а этим — пожалуйста… На Колыму их, гадов, надо, не на курорт!

— Ты чего завелся? — опешили мужики. — С каких семечек?

— Еще и жалобы пишут! — не унимался Тупиков. — В народный контроль. Х-эх!.. На буфетчицу вон из «Ветерка» написали: вино разбавляет, видите ли. По четырнадцать стаканов, пишут, выпиваем — и ни в одном глазу. По четырнадцать стаканов! Скоро уж задницей начнут хлебать, оглоеды!

Петр обиделся:

— Да ты что, объелся? Нашел, тоже, с кем сравнивать.

— Я не сравниваю, — жестко сказал Тупиков. — С тобой разве сравнишься. Они — стаканами, а ты — кружками.

Тут и мужики возмутились.

— Иди ты, Тупиков, — сказали, — куда подальше!

— Я пойду! — выкрикнул Тупиков с угрозой. — Я знаю, куда пойти. Я в обком союзов пойду. Пусть они с этой лавочкой разберутся. Пусть узнают, каким алкашам путевки по блату выделяют!..

Федоскин расстроился до невозможности. Забыл историю свою досказать. И ребята не напомнили. Их тоже Тупиков этот сбил с колеи.

Петр вышел из гаража на территорию. Состояние было такое, будто его из-за угла пыльным мешком шарахнули. Фантастика прямо. Сон дурной. Нарочно не придумаешь.

Тут, как на грех, увидела его Зина Петлицына из планового отдела — вечная активистка. Сколько Петр ее знал, она все культурно-массовым сектором в профкоме заведовала.

— Петр Игнатьич! — засияла Зина. — А я сразу догадалась, что это массовка! Верно ведь, массовка? Вас не скрытой камерой снимали? Потому что, когда скрытой, у всех естественно получается. А здесь, наоборот, скованные очень все. Кроме вас. Но вы, вы! Так просто, жизненно. Мы с девочками смотрели, они творят: какое фотогеничное лицо… Ну, Петр Игнатьич, — Петлицына кокетливо погрозила ему пальчиком, — теперь вы от меня не отвертитесь. Я вас обязательно в драмкружок затащу…

— У тебя все дома? — мрачно спросил Петр. — В черепке, говорю, как? Шарики за ролики не заскакивают?

Петлицына привыкла к грубости слесарей, но Петр хватил через край — и она оскорбилась.

— Вот все вы такие! Как путевка понадобится — сразу дорогу в профком найдете, а как в мероприятии поучаствовать — вас не допросишься…

— Да что вы мне путевкой в нос тычете! — заревел Петр. — Ну, заберите ее назад — высчитайте! Подотритесь сходите вашей путевкой, в гробу я ее видел!..