Анатолий Климов - Северные рассказы

Торжественно, медленно заговорил Алику:

— Отец ненцев! И вы, большие люди снега, слушайте нужду нашего рода!

Затих говор у костров.

— Знает тундра от Камня до Большой воды про злого ненца по имени Васька из рода Сэротетто. Худая слава ходит по следам его нарт. Жаден, хоть и богат, Васька.

— Дурная слава ходит о нем — это верно, — повторил Вавля.

— Когда пришли к нам чужие люди в тундру, Васька еще злее стал, — продолжал Алику. — Совсем худой ненец стал. Давно-давно наш род сторожит у него оленей. Предки наши гоняли его стада. Отец гонял. Теперь нет отца — убил его злой Васька. Когда уходил отец в большую дорогу к предкам, позвал нас к себе и отдал жизнь Васьки нам — своим сыновьям.

Алику повернулся спиной к костру и, подняв руку к небу, торжественно проговорил:

— Отец! Видишь, мы исполнили твою волю. Мы пришли к нему, мы идем с ним . Видишь ты, отец, Ваську, привязанного к нарте?

Вавля вскочил на ноги.

— Где князь? Что ты говоришь, Алику?

— Вон за этим чумом, — указал Алику на ближайший чум. — Мы нашли его и привезли сюда, на суд твой, отец ненцев, на месть за отца.

— Ведите его к костру, братья, — опускаясь на шкуру оленя, сказал Пиеттомин. — Пусть расскажет о своих делах.

Братья ушли за князем. Вскоре из-за чума показался Сэротетто в сопровождении толпы оленеводов, которая волновалась и кричала:

— Волк!

— Сермик!

— Проклятый человек!

— Собака!

Князь был испуган и, видимо, не ждал для себя ничего хорошего. Богатая одежда на сутулых плечах старика смялась и испачкалась. Яркие языки лент и медные пуговицы, в изобилии нашитые на одежду, оборвались. Он шел, спотыкаясь и пугливо озираясь по сторонам. Лицо его, потное и искривленное судорожной гримасой, было покорно.

— Кто ты, человек? — услышал он голос из-за дыма костра. — Зачем связали тебя и привели на суд людей?

Ветер рванул воздух, и дым побитой собакой пополз по земле. Князь увидел за огнем человека, которого боялся и ненавидел, которого не видел никогда и всегда избегал с ним встреч. Он опустил голову под взглядом ясных, спокойных глаз.

— Что сделал ты — человек?— снова раздался голос.

— Не знай, — еле-еле прошептал пленник.

— Он не знает!

— Собака!

— Смерть ему!

Толпа заревела, заколыхалась, точно буйный ветер налетел на кедры и гнул их...

Василий Сэротетто съежился пуще прежнего, пряча голову в худые плечи.

— Скажи мне, князь, — услышал тот же голос князец, — слышал ли ты в тундре, чтобы дети снега нарушили старинные традиции своей страны? Разве в тундре потерялись ее законы?

— Нет, не слыхать, — не поднимая глаз, ответил князь.

— Крепки эти законы, князец! Законы говорят: есть у тебя мясо — отдай твоему другу, помоги в несчастье, выведи его на верную тропу к жилью. По этим ли законам живешь, тундровый человек?

Молчал князец, как лед. Молчала и толпа, не смея вспугнуть мысль, идущую от сердца. Ваули продолжал:

— Молчишь, человек? Скажи нам — зачем ты продаешь свой народ худым людям царской власти? Зачем вместе с ними обижаешь людей своего племени?

И снова молчал князец. Костер у ног его почти потух.

— Уйди от нас, человек. Уйди. Собаки наших чумов чуют в тебе незнакомый запах. Это запах не тундры...

— Вавля, — потянулся через костер Сэротетто-князь. — Вавля! Отпусти меня, я дам большую дань...

— Ты не мой пленник, — возразил Пиеттомин, — ты должник рода Тырово. Отдай дань им.

Тут подошел к нему с арканом старший из сыновей Нырмы.

— Вавля...

— Ты — не сын тундры. Ее законы ты бросил. Теперь для тебя нет закона в снегах. Иди!

И его утащили в ночь... Опять разгорелись костры и вспыхнули шумные разговоры. Ваули сидел неподвижно, словно прислушиваясь к своему сердцу.

— Пошто буран налицо пал? — опять спрашивает его Майри. — Или язык примерз во рту?

— Майри, великий тадибей Ямала Вывка гонцов прислал с дарами. Звал с богами разговаривать. Поедем, Майри?

Ходакам задумался. «Хитер Вывка. Обманет ли?» Но затаил тревогу и весело сказал:

— Хой! У наших оленей ноги, как ветер, быстры. Чум шамана недалеко. Едем, друг!

Командовал и распоряжался всем сам Вывка. У костра его чума решилась судьба проклятого шаманами и феодалами дерзновенного Ваули. Весь цвет знати тундры, самые мощные оленеводы, имеющие по пять-десять тысяч голов оленей, смиренно слушали приказы шамана. Здесь был и оскальпированный, напитанный доотказа злобой против Пиеттомина, князь Сэротетто, и главный правитель тундр Тайшин, и Вантуйто, и хозяин черных оленей Хороля и другие обиженные им, озлобленные против него. Вывка говорил:

— Он приведет ко мне упряжку оленей. Будет один-двое, я сказал, что боги не любят толпы. Дорогу в его стан вы лучше, чем в свой, знаете. Идите, ненцы, и возьмите его. Но пусть он не знает обо мне. Я сказал!

Девять нарт оторвались от чума тадибея и помчались в тундру, как на загон зверя. Ехали так, чтобы нарта Вавли оказалась в средине облавы.

Законы снегов требуют, чтобы при встрече путники обязательно остановились. Кто бы ни был, а остановить оленей или собак должен! Редкие встречи людей в молчаливых снегах — счастье! И если ты хорошо знаешь местность, если у тебя есть запасы патронов и пищи — остановись и спроси у встречного, все ли у него благополучно. Если он плутает по снежной пустыне — укажи звезду, на которую он должен ехать. Дай патронов, поделись пищей — так требует традиция.

Благородная и красивая традиция встреч! Она-то и погубила Ваули с другом! Она заставила их остановиться и доверчиво осведомиться о нуждах путников.

— Куда лежит твоя дорога, друг? — спросил Пиеттомин ненца в богатой, разукрашенной лентами, отороченной песцами, малице. — Есть ли в нартах у тебя мясо, друг?

Молчаливые фигуры со всех сторон приближались к ним. Кольцо сжималось...

Исправник в бешенстве наотмашь ударил его в лицо..

— А-а, стервец, душегуб проклятый, попался! Будешь ослушничать, язычник! — приговаривал он при каждом новом ударе. Ваули молчал. Казалось, он даже не ощущал этих жестоких ударов. Моральное потрясение, боль в голове и сердце от чудовищного предательства соплеменников, за счастье которых он боролся, притупили ощущение физической боли. Он стоял, гордо закинув голову, этот исполин, перед толстым, плюгавым Скорняковым и даже не глядел на него. Сильные, волевые губы были плотно сжаты; из уголков рта текла тоненькая струйка яркокрасной крови.

Скорняков хорохорился совсем по-петушиному, ударяя связанного Пиеттомина. Маленькая комнатешка доотказа была набита любопытными и казаками. Избитый Майри Ходакам неподвижно лежал у ног своего друга. Иногда Скорняков пытался пинать его, но всегда встречал ногу Ваули, который старался хоть как-нибудь защитить Майри.