Алекс Ла Гума - И нитка, втрое скрученная...

— Поступай как знаешь.

Он снова ухмыльнулся и сел на диванчик, а она, вдруг что-то вспомнив, повернулась к нему спиной, открыла кухонный шкаф и достала с полки плоскую флягу. Она посмотрела ее на свет, и Чарли увидел, что бутылка почти наполовину полная.

Фрида сказала:

— Вот. Смотри, что я даже приберегла для тебя. Все думала, зайдешь как-нибудь. Вот и стоит здесь все время, тебя ждет… — Она взяла с полки толстый стакан.

Чарли расплылся в улыбке.

— О-го-го, Фрида, деточка, козочка. Вот это ты здорово придумала.

— Я принесла это от миссис еще несколько недель назад, нашла на столе у хозяина. У них хватит, не обедняют.

Она поставила бутылку и стакан на стол.

— Садись рядышком, bokkie, — сказал Чарли.

Но она только улыбнулась и, отойдя к двери, встала рядом с детьми, наблюдая, как хлещет дождь.

— Похоже, надолго зарядил, — сказала она. — Теперь пойдет хлестать.

— Да нет, он переменный, пойдет-пойдет и перестанет, — авторитетно заявил Чарли, отвинчивая пробку. — Тем дождям еще рано.

Она повернулась, прислонилась к дверному косяку и, скрестив руки на груди, смотрела на Чарли.

— Бывает, что он хлещет и две недели подряд.

Чарли налил себе немного в стакан.

— Ничто так не согревает кровь, как капелька крепкого, а? — Игриво подмигнул ей. — Налить тебе на донышко?

— Ты же знаешь, что я не пью.

— Да ладно, крошка. Ну давай по одной, а?

— Не валяй дурака. Пей себе.

Он улыбнулся и оглядел ее. Она вскинула голову и отвернулась, а он засмеялся, когда она отвернулась и стала смотреть на серую стену дождя.

— Gesondheid, будьте здоровы, — и он залпом выпил. Коньяк обжег его, согрел желудок, и он почувствовал, как по всему телу разливается приятное тепло. Он достал сигарету и закурил. Налил себе еще и сказал с искренней благодарностью: — Очень мило с твоей стороны, Фрида, поднести человеку стаканчик. Хороший коньяк держит белый босс.

— Я так и думала, что ты как-нибудь зайдешь.

Он улыбнулся.

— Знаешь, как условимся? Я вот оставлю немного в бутылке, а как приду в следующий раз, допью.

Она насмешливо хмыкнула.

— Вот увидишь, — уверил ее Чарли, — приду. И вообще мы станем теперь чаще видеться, Фрида. — Он поднял стакан и сказал: — Удачи, Фрида.

За дверью шумел и плескался дождь. Со вторым стаканом проснулось желание, и Чарли смотрел на женщину, счастливо улыбаясь, и не подавлял в себе этого желания, распускавшегося внутри пышным цветом. Он стал вспоминать ночи, которые провел с ней за этой занавеской. Дети жались на пороге и смотрели на дождь, и он подумал: «Вот черт, надо же…» Но тут он почувствовал к ней что-то большее, чем желание, и это мешало ему.

Фрида отвернулась от двери.

— Не смейте выходить под дождь, слышите? — сказала она детям, и, когда она подошла ближе, Чарли порывисто подался к ней и схватил ее за руку.

— Фрида, Фрида, — засмеялся он, чувствуя легкое опьянение от двух выпитых стаканов. Другая рука сама потянулась к полной, округлой ягодице, но Фрида увернулась от него.

— Чарльз! — Она кивнула в сторону двери. — Дети. — Она потерла запястье, где остались следы от железных пальцев. — Какой ты грубый.

Он стоял, а внутри его точил червь желания, точил и отпускал.

Он сказал прерывистым голосом:

— Ну пойдем, слышишь. — И выругался. — Ну, пожалуйста.

— За кого ты меня принимаешь? За одну из своих потаскух?

— Моих потаскух? Каких это моих, bоkkie, козочка? Что ты говоришь?! — Он рассмеялся. Дети оглянулись и захихикали, подталкивая друг друга.

— Можно послать их за водой, или к бакалейщику, или… еще куда-нибудь, — шепнул он.

— Нет. — Голос у нее был твердый, и он подчинился, зная, что она не из таких и что она и раньше не просто так отдавалась ему. Он улыбнулся ей и почувствовал, как грубое желание отпустило его и погасло, подобно сгоревшей спичке, оставив только легкий, приятный туман в голове.

Она стояла, касаясь бедром овального столика, и задумчиво чертила на тусклой поверхности какие-то знаки, и Чарли стал надевать свой желтый дождевик. Он пристально посмотрел на нее, перевел взгляд на безобразную, в трещинах гипсовую вазу для цветов и сказал:

— Значит, прибережешь для меня этот глоточек, да? — Он вдруг заметил, что давно не слышит дождя. — Ну ладно, — сказал он. — Поспешу-ка я лучше к старине Мостерту.

Он тихонько похлопал ее по плечу, просто так, по-дружески, и она поняла, не отвела его руку, а только чуть слышно сказала:

— Теперь не пропадешь на целую вечность? Он сказал:

— Я мигом вернусь. Клянусь богом. Вот увидишь.

Они вместе дошли до двери, и он еще помялся, прежде чем нырнуть наружу, затем решился и уже из-за порога крикнул:

— Пока, Фрида, — и заспешил по затопленной дождем тропинке.

Серое застывшее небо нависло, разбухшее от сырости, и все пространство между мокрыми лачугами отсвечивало целым архипелагом луж. Чарли торопился, он ощущал приятное тепло под желтым дождевиком и не обращал внимания на то, что, пока он пробирался по этой трясине, набрал полные башмаки воды.

Фрида смотрела ему вслед, пока он не исчез. Тогда она вернулась в комнату, взяла бутылку с коньяком, там его оставалось еще на два пальца, и убрала в шкаф. Взяла миску с грязной водой, выплеснула воду за дверь и, прихватив стакан, отнесла все это на кухонный столик и поставила к грязной посуде.

Дети потянулись к двери, и она сказала им:

— Смотрите только, не промокните.

Они стремглав бросились на улицу, а она принялась мыть посуду и тут неожиданно для самой себя вдруг пожалела, что, пока здесь сидел Чарли, шел дождь.

Шоссе разматывалось от города черной влажной полоской изоляционной ленты, наклеенной на местность, извиваясь в тех местах, где лента как бы отстала от сырой поверхности земли. Станция обслуживания и гараж стояли как раз за одним из таких извилистых поворотов, где лента дороги, выйдя из предместья, пробиралась сквозь живую изгородь камедных деревьев, зеленых смоковниц и акаций.

Подобно одинокому блокгаузу на границе, она стояла на опушке темно-зеленого леса и казалась заброшенной, покинутой гарнизоном, оставленной на произвол судьбы на самом краю вражеской территории. Конечно, Джордж Мостерт, владелец станции обслуживания и гаража, неотлучно находился здесь, однако вряд ли его можно было принять за гарнизон, скорее он был похож на последнего солдата, который вызвался либо получил приказ стоять в одиночку в заслоне. Засилие новых, современных станций обслуживания, которых что ни год становилось все больше в городе и окрестностях, вконец подорвало его предприятие, и поток машин на север проносился мимо него стороной, их баки были уже полны, и их шины проверены, а водители, направлявшиеся в город, тем более не обращали на него внимания — у них все было рассчитано до конца пути.