Аркадий Львов - Двор. Книга 2

Соседи во дворе переживали за старого Чеперуху. Иона Овсеич сказал своей Полине Исаевне: тринадцатое число и случай с тарелкой, конечно, глупые предрассудки, но какое-то символическое совпадение здесь, безусловно, есть — сын только справил новоселье, а у отца буквально на следующий день такая история!

— Дегтярь, — вздохнула Полина Исаевна, — можно подумать, ты радуешься.

— Полина, — ответил Иона Овсеич, — я не могу радоваться, тем более, что многие больные остались в этот день без питания.

Пришла Аня Котляр: она принесла десяток оладий на коровьем масле и кусок брынзы, наверно, не меньше полфунта.

— Аня, — возмутилась Полина Исаевна, — если ты будешь бесконечно подносить мне такие гостинцы, я никогда не смогу расплатиться.

— Полина Исаевна, — Аня выставила руки ладонями вперед, — у моего Иосифа можно найти десять тысяч недостатков, но никто не будет отрицать, что он делится с человеком от чистого сердца, а если бы услышал разговор насчет расплаты, просто выругал бы.

Иона Овсеич сидел с газетой «Правда» в руках у окна и не принимал участия в женской болтовне, пока Аня Котляр не рассказала, со слов Тоси Хомицкой, дикий случай про старуху, глухое село возле озера Кундук, сто километров за Аккерманом, которая съела двух своих внуков. Полина Исаевна успела только спросить, где же были папа и мама этих детей, как Иона Овсеич, словно орел-беркут, набросился на Аню и категорически запретил приходить к нему в дом, если за пазухой она будет приносить такие гнусные поклепы и провокации.

Аня пожала плечами, опять повторила, что она выдумала не из своей головы, а передает со слов Тоси, которая тоже сама не выдумала.

— Хорошо, — Иона Овсеич бросил газету на стол, — но оглянись на себя лично, вспомни, какое меню было сегодня у твоей семьи, и отвечай прямо: можно допустить, чтобы люди, если действительно в наших краях голод, могли так питаться?

— Почему вы берете пример именно со мной? — удивилась Аня.

— Почему именно с тобой? — переспросил Иона Овсеич. — Я тебе отвечу: если ты принесла моей жене, которая хворает, гостинец, следовательно, у тебя есть возможность, и, надо полагать, ты не оторвала у своей семьи последний кусок.

Аня провела рукой по щеке, где остался рубец, и сказала: никто не доказывает, что у нас в Одессе голод и гибнут люди, но в Молдавии, это она слышала не только у Хомицкой, есть случаи, когда умирают от дистрофии. А что касается Полины Исаевны, ей надо особенно хорошо питаться, иначе откуда организм возьмет силы, чтобы бороться.

— Товарищ лейтенант медицинской службы, — хлопнул по столу Иона Овсеич, — это не ваша забота! И позвольте спросить: а откуда брали силы раненые партизаны, когда по десять дней, истекая кровью, без глотка воды, без крошки хлеба, они прятались в лесу, причем надо было следить в оба, ибо за каждым кустиком могла притаиться смерть! И, слава богу, выживали.

Военная медсестра Анна Котляр могла сама привести поразительные примеры, когда люди буквально воскресали на глазах, а в осажденном Ленинграде, где давали по восьмушке хлеба, который трудно было даже назвать этим словом, у язвенников сами зарубцовывались язвы, хотя в мирное время им не помогала никакая диета.

— Какой же вывод мы должны сделать? — спросил Иона Овсеич.

Война — это война, ответила Аня, и то, что человек способен выдержать на войне, он не может выдержать в мирное время.

— Стало быть, — подхватил Иона Овсеич, — ты сама признаешь, что дело вовсе не в особом питании, а главное — как настроена психика человека.

Да, согласилась Аня, главное — это психика, но тут же добавила: для того, чтобы психика каждого человека была настроена по-военному, нужен фронт, нужны бомбы, которые падают людям на голову, нужны раненые и убитые.

— Допустим, — сказал Иона Овсеич. — А как же тогда объяснить Кузбасс, когда жили в палатках и хорошо, если раз в неделю имели горячий харч. А Беломорско-Балтий-ский канал, а Магнитогорск, когда на двадцатиградусном морозе стояли до пояса в ледяной воде!

Аня честно призналась, что не в силах ответить: здесь нужно высшее образование, а она средний медперсонал, — но можно думать, на строительстве Кузбасса, Беломорско-Балтийского канала и Магнитогорска люди чувствовали себя, как на фронте.

— О, — Иона Овсеич поднял палец вверх, — стало быть, не обязательно должны падать на голову бомбы, не обязательно должны быть раненые и убитые, а люди все равно будут показывать чудеса стойкости и героизма.

Аня развела руками: так в чем же тогда дело и почему не всегда одинаково удачно получается?

— Почему! — Иона Овсеич заложил большой палец под борт тужурки и зашагал по комнате. — А ты внимательно продумай, какую полемику и пропаганду ведешь здесь целый вечер, и сама объясни, почему.

Аня ответила, никакой полемики и никакой пропаганды она здесь не ведет, тем более, что еще с детских лет у нее есть одна особенность: внутри она чувствует, а объяснить на словах не может.

— Ничего, — успокоил Иона Овсеич, — в данном случае ты хорошо высказалась. У человека без практики так не получится.

Аня пожала плечами: какая практика, откуда практика, если на работе не успеваешь голову поднять, а дома Иосиф до полночи стучит молотком.

Иона Овсеич улыбнулся: у нас в Одессе даже маленькие дети знают, что никто так не любит поговорить, как сапожники и парикмахеры, которые получают сведения и новости от разных клиентов. И, конечно, в свою очередь, стараются не остаться в долгу.

Двадцать третьего февраля, когда все люди отмечали годовщину Советской Армии и Военно-Морского Флота, во дворе прошел слух, что на Привозе и Новом базаре милиция поймала шайку, которая продавала пирожки с начинкой из человеческого мяса. От одного этого слуха волосы могли встать дыбом, и товарищ Дегтярь просил Степу Хомицкого, Клаву Ивановну, Дину Варгафтик немедленно выявить, откуда берет свое начало источник.

Иосиф Котляр, когда зашли к нему, прямо сказал, что затея Дегтяря — это покушение с негодными средствами, ибо услышать можно в разных частях города: на Молдаванке, Слободке, Воронцовке, Пересыпи, Бугаевке, Дальних Мельницах и даже, если хотите, в Аккарже. У них на заводе работает один парень из Аккаржи, он ездит домой на воскресенье, и первый раз услышал там, а не в центре города.

— Передайте Иосифу Котляру, — сказал Иона Овсеич, — что всякая цепочка имеет начало, и такие упаднические настроения могут быть как раз этим началом.

— А по-моему, — дал в ответ свое объяснение Иосиф, — когда люди будут кушать хлеба, сколько захотят, от слухов останется один пшик.

Зиновий Чеперуха, который каждую свободную минуту готовился сейчас к экзаменам в политехнический институт, произнес почти аналогичные слова.