Аркадий Львов - Двор. Книга 2

— Я? — Иона Овсеич ткнул себя пальцем в грудь. — Нет, Чеперуха, я не боюсь. Пусть другие нас боятся.

Первое занятие провели на квартире у Ляли Орловой. Стульев не хватило, соседи принесли несколько досок, уложили концами на табуреты и удобно расселись. Товарищ Дегтярь сказал, что не мешало бы чуть посвободнее, но, как говорится, в тесноте, да не в обиде.

Буквально за минуту до начала пришла Марина Бирюк, а вслед за ней — Гизелла Ланда. Иона Овсеич обвел взглядом присутствующих, сказал, что не видит здесь Ефима Граника, и попросил товарища Орлову, как секретаря, занести в рапортичку. Ляля сказала, уже отмечено, и показала ногтем место в тетради; Иона Овсеич спросил, не знает ли кто-либо, по какой причине отсутствует Граник.

Катерина поднялась и повторила то, о чем один раз уже докладывала товарищу Дегтярю: сейчас Граник готовится в санаторий, завод дал ему путевку, а вообще ходить отказался, говорит, ему в голову не лезет.

Присутствующие засмеялись, товарищ Дегтярь призвал к порядку и сказал, что ничего смешного здесь не видит, велел секретарю запротоколировать заявление Граника и внес предложение сообщить по месту работы, то есть на судоремонтный завод.

— У кого будут возражения?

Степан Хомицкий пожал плечами, Гизелла сидела с каменным лицом, а Марина весело, как глупенькая курортница, которая первый раз попала в Аркадию или на Большой Фонтан, беспрестанно ворочала головой.

Возражений нет, сказал Иона Овсеич, выждал несколько секунд, приветливо улыбнулся и поздравил всех присутствующих с началом учебного года. Люди ответили аплодисментами, в этот момент отворилась дверь, зашла Клава Ивановна, и аплодисменты стали еще сильнее. Иона Овсеич попросил всех подняться и стоя приветствовать старейшую активистку, ветерана общественности товарища Малую.

— Садитесь, — Клава Ивановна сделала рукой знак, чтобы сели.

Вместо того, чтобы подчиниться, присутствующие, наоборот, разразились новыми аплодисментами, и Клава Ивановна пригрозила, что уйдет, если они сейчас же не успокоятся. Угроза подействовала, люди взяли себя в руки и приступили к занятиям.

Первый пункт — почему у нас во дворе назрела необходимость изучать именно экономические проблемы, а не, скажем, вопросы марксизма в языкознании, — Иона Овсеич начал с известного всем эпизода, когда Ефим Граник отказался подписаться на заем. Степан Хомицкий уточнил, что не вообще отказался, а только во дворе, но Иона Овсеич сделал замечание за неуместное вмешательство и повторил: отказался подписаться на заем и нашел, как известно, активного адвоката в лице доктора Ланды.

Гизелла, хотя речь шла не о ней, густо покраснела, а когда люди повернулись в ее сторону, стала вдруг бледнеть и сделалась белая как полотно.

Иона Овсеич постучал карандашиком и продолжал: в семье, как говорится, не без урода, а одна ласточка не делает погоды. Однако тот факт, что Ефим Граник, с одной стороны, нашел поддержку, а с другой, не получил должного отпора, заставляет нас присмотреться не только к Ефиму Гранику и его покровителям, но, в еще большей степени, к самим себе. А реплика нашего уважаемого Степана Хомицкого, которую все сейчас здесь слышали, нас лишний раз настораживает.

Степан крикнул с места, и хорошо, что настораживает, это доказывает, что мы каждый сам себе сторож, нас не обделаешь, в углу кто-то хихикнул, старуха Малая дернула Степана за рукав и велела ему закрыть глупый рот.

— Товарищи, — Иона Овсеич повысил голос, — великий Сталин учит, что при социализме платежеспособный спрос населения должен опережать производство. На практике это означает, что у трудящихся на руках всегда больше денег, нежели они могут израсходовать.

Часть этих денег привлекается трудовыми сберегательными кассами, а другая часть — займами, которые государство, опять-таки, расходует на тех же трудящихся. Отсюда один вывод: кто отказывается участвовать в займе, независимо от субъективных причин, работает на замораживание народных средств и, в конечном итоге, на подрыв народного хозяйства.

Иона Овсеич остановился, на висках выступили капельки пота, он вытер кончиками пальцев, взял стакан с водой, немного отпил и продолжал, но уже не так громко:

— Конечно, есть масштаб и масштаб, однако с моральной стороны, удержал человек пятьдесят рублей или пятьдесят тысяч, разница отнюдь не в тысячу раз, ибо каждому ясно, что цифры — это цифры, а лицо человека — это его лицо.

Иона Овсеич остановился вторично, на висках опять выступили капельки пота. В комнате как будто потянуло льдистым холодком, но через минуту тревога миновала, и занятие продолжалось своим чередом.

— А теперь, — сказал Иона Овсеич, — еще один пример, как деньги и материальный достаток выявляют истинный облик человека. Вы уже догадались, что речь идет о жилице нашего дома Гизелле Ланде. Разве при желании каждый не мог бы нанять за десять рублей человека, чтобы он сделал за нас работу?

— Мог бы, — откликнулась Оля Чеперуха, — но для этого надо иметь лишние десять рублей.

— Нет, Чеперуха, — сказал Иона Овсеич и повернулся в сторону Ланды, — не лишние десять рублей, а особую мораль.

Гизелла закрыла лицо ладонями, торчал один нос, заметно было, как вздрагивает голова, Иона Овсеич не отводил глаз и громко спросил:

— А что же это за мораль? Откуда она взялась: может быть сама свалилась откуда-то с неба? Нет, небо здесь ни при чем, и мы хотим услышать объяснение от самой Ланды.

Гизелла по-прежнему закрывала лицо ладонями, Иона Овсеич подождал немного, попросил быть смелее и напомнил народное присловье: умел детинушка воровать — умей и ответ держать. Наконец, Гизелла встала, голова была опущена, как у провинившейся школьницы, и пробубнила себе что-то под нос.

— Громче, — попросил Иона Овсеич, — у правды должен быть громкий голос.

— Наверное, я виновата, но я не хотела ничего плохого, — Гизелла задумалась, постояла молча и пожала плечами. — Я не понимаю, в чем меня обвиняют.

— Не понимаете? — удивился товарищ Дегтярь. — А ваш муж до сих пор не объяснил вам?

— Муж не знает, что я сюда пошла, — сказала Гизелла.

— Вот как! — еще больше удивился товарищ Дегтярь. — Можно полагать, он советовал вам сюда идти?

Гизелла не отвечала, люди притихли, перестали скрипеть стулья, слышно было, как шамкает губами в дремоте Клава Ивановна. Иона Овсеич повторил свой вопрос, но в этот раз с добавлением: а может, как раз не советовал?

— Я не хочу отвечать на этот вопрос, — вдруг повысила голос Гизелла. — Вы не имеете права так разговаривать со мной. Я ничего вам не должна, и никому здесь ничего не должна.

Дина Варгафтик громко засмеялась:

— Можно подумать, что мы живем не во дворе, а где-то в диком лесу.