Иван Шевцов - Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света.

Мне стало как-то неловко от этого упоминания: какое это имеет отношение к моей судьбе? Ну, а если б мой отец не был партизаном, а отец Марата контр-адмиралом, что тогда? Мои размышления прервал металлический голос Инофатьева-отца.

- Сам-то приморский?

- Нет, брянский. Я даже еще моря не видел, - ответил я виновато и почувствовал, что краснею.

Контр-адмирал оторвал от меня свой взгляд, будто великодушно простил за что-то. Марат, ухмыляясь, смотрел на меня. В его карих прищуренных глазах я увидел дружеское снисхождение. А дочь адмирала Пряхина с наивным удивлением воскликнула, глядя на меня в упор большими синими глазами:

- Никогда в жизни? Ой, как это интересно! - точно я был какой-то дикарь. И затем с той же непосредственностью предложила мне и смуглолицему юноше: - Пойдемте, я покажу вам.

Она пошла в комнату, чтобы захватить фотоаппарат. Смуглолицый юноша направился по дорожке сада к калитке, а я замешкался около кустов акации, поджидая девушку, и услышал, как контр-адмирал Инофатьев нахваливал сына:

- Парень вообще способный, да вот учился неровно. Характер у него увлекающийся: за все берется и разбрасывается. Хочет объять необъятное.

- А как школу окончил? - спросил Дмитрий Федорович напрямую.

Этот вопрос и меня очень интересовал, поэтому я не спешил отходить от веранды. Впрочем, и девушка, появившаяся с фотоаппаратом в руке, тоже задержалась на минуту: думаю, что и ей хотелось знать, как учился этот красивый юноша.

- Да вообще неплохо. Есть пятерки, четверки и одна тройка, по математике. Знаешь, есть такие нелюбимые предметы, - добавил контр-адмирал. Мне показалось, что в его голосе звучала какая-то нехорошая настойчивость.

Море было рядом, сразу за дачей. Оказывается, я слышал именно его глухой и равномерный шум еще в машине, но, по неопытности своей, принял его за гомон высоких сосен, стоящих у берега узкой полоской.

Оно открылось нам сразу, белесое, дымчатое, искристое от лучей заходящего солнца и совсем не такое, каким представлял я его по картинам. Море было очень живое и одушевленное - необозримо просторное и вечное, как мир, как вселенная, оно шевелилось и двигалось, таило в себе такую силу, о существовании которой вообще я не мог подозревать.

Таково было мое первое впечатление… Я прошел на самую кромку влажной гальки, намытой волной, с жадностью начал вдыхать новый для меня, приятно солоноватый воздух. Мне хотелось крикнуть, перефразируя Пушкина: "Здравствуй, свободная стихия! Ты в первый раз передо мной катишь волны голубые и блещешь гордою красой". Но я не сделал этого, стесняясь своих спутников, которым до меня, казалось, и дела не было. Юноша оживленно разговаривал с дочерью адмирала. Из их разговора я понял, что девушка через год кончает десятый класс и намерена поступить в медицинский институт. Впрочем, я не особенно вслушивался в их разговор, поглощенный новыми для меня впечатлениями.

Я сел на большой камень, уперся локтями в колени и долго смотрел в сверкающий багровый горизонт, туда, куда падало солнце. Мне показалось, что шум прибоя становится все тише и тише. Я обернулся, взглянул на верхушки сосен - в них не видно было ни малейшего движения. Казалось, они замерли и вместе со мной прислушивались к утихающим вздохам моря засмотрелись на то, как солнце падает в пучину.

Неожиданно я невольно вздрогнул: это дочь адмирала подкралась ко мне и внезапно щелкнула фотоаппаратом. Глаза ее излучали счастье и озорство. Она была переполнена задором.

- Давайте фотографироваться, - предложила девушка. - Сначала я вас вдвоем сниму. Потом Андрюша снимет меня с Маратом, потом Марат - Андрюшу со мной.

Немного удивленный и обрадованный тем, что девушка назвала меня ласкательным именем, я признался, что никогда еще не держал в руках фотоаппарата. Мне объяснили, что это совсем просто, навели, настроили, оставалось только нажать кнопочку, что я и сделал.

Сверху послышался голос адмирала Пряхина: звали нас. Ира и Марат пошли на зов, я же остался на камне у самого обрыва: мне жаль было так быстро расставаться с морем.

Марат и Ира уже поднялись на гору. Я снова услышал голос адмирала:

- А где же Ясенев?

- Там, у моря, сидит, - с готовностью ответил Марат.

- Кликните его, пора к столу.

- Мы звали. Он не слышит: морем увлекся, - весело щебетала Ира.

- Что значит не слышит? - с поддельной строгостью заговорил адмирал Инофатьев. - Скажите - адмирал приказал.

Я встал с камня и по крутым ступенькам, выдолбленным в глиняном обрыве, стал подниматься в гору. Ира и Марат шли мне навстречу, они были еще наверху, невидимые мной, но приглушенные голоса их долетали до моего слуха.

- Странный он, смешной, - простодушно говорила Ира, очевидно, в мой адрес.

- Вот не нахожу, - добродушно возразил Марат и прибавил: - И, наверное, способный.

Мне стало не по себе, захотелось сию же минуту уехать в Ленинград.

- Курсант Ясенев, вы что ж это отстаете от коллектива? - пожурил меня адмирал Пряхин.

- Загляделся… на море, - неловко пытался оправдываться я.

- Море, друг мои, не картина Айвазовского, на него не заглядываются, - мягко поучал Пряхин.

- На картине оно совсем не такое, - робко заметил я и в замешательстве оглянулся. Пряхин остановился, обернулся к морю. Солнце, багровое, сочное, подожгло западную сторону неба и теперь купалось в позолоченных им же волнах. Пряхин, сняв фуражку, постоял молча минуты две - я не видел его лица, - затем повернулся ко мне и задумчиво сказал:

- Ты, пожалуй, прав: на картинах такого моря нет. - Он надел фуражку, застегнул пуговицы белого кителя, добавил уже другим, деловым тоном: - А теперь пойдем перекусим.

Я наотрез отказался, сказав, что мне надо уезжать.

- Почему? - он поднял удивленные глаза и нахмурился. - Вы что, поссорились?

И он посмотрел на меня так, словно в чем-то подозревал. Трудно было обмануть этот проницательный взгляд. Я ответил, что там, в училище, меня дожидается земляк. Будет волноваться. Адмирал озадаченно покачал головой и сказал, что его шофер отвезет меня.

Ира, прощаясь, многозначительно пообещала:

- А карточки получите через пять лет. Я сама вам вручу, - протянула маленькую тонкую руку, и на лице ее мелькнула вроде бы виноватая улыбка.

Неужели она догадалась, что я слышал разговор обо мне? Я мельком взглянул на девушку.

Высокая, стройная, она стояла у калитки и смотрела на меня. Я захлопнул дверцу. "Победа" рванулась. Синее платье с белым бантиком мелькнуло у калитки и растаяло. Мне стало грустно. Через пять лет она передаст мне карточку. Прикинул в уме - 1 800 дней. Почти вечность!

Но вот пролетели эти 1 800 дней и уже не кажутся вечностью. Я видел море и корабли, я плавал в штормовую погоду. Эти годы сделали меня моряком. Я, наверное, очень изменился - я сужу об этом по Марату: он сильно возмужал и окреп и сделался каким-то другим, совсем не похожим на того юношу, которого я повстречал пять лет назад.