Иван Шевцов - Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света.

- Попробуйте, - ответил я без особого энтузиазма, недовольный тем, что разговор ушел в другую сторону.

У Зимнего дворца Ирина спросила меня, люблю ли я Эрмитаж.

- Конечно. Только Русский музей мне больше нравится, - ответил я, думая о другом.

А она весело и даже с радостью поддержала меня:

- Представьте, и мне тоже. А Марат, наоборот, Эрмитаж больше любит.

Мне это было известно со слов самого Марата. Но Ирина сообщила улыбаясь:

- В Эрмитаже ему нравится скульптура второго этажа, потом канделябры, люстры, вазы и другая дворцовая утварь. Странный вкус, правда? - В словах ее не было осуждения.

- Просто у нас разные вкусы, - резюмировал я. - Марату нравится оперетка, балет. А мне больше - драма.

- Вы не любите музыки? - Ирина подняла на меня своп большие небесно-синие глаза.

- Нет, почему, музыку я люблю, только не всякую.

Ни в Эрмитаж, ни в Русский музей мы не пошли. Было бы непростительно в этот весенний день находиться в помещении. Мы направились к Летнему саду. И всё говорили, говорили, прямо и откровенно, как старые друзья, встретившиеся после долгой разлуки. Между нами не было ни тени равнодушия или натянутости. Ее глаза то искрились, то становились задумчивыми, то выражали удивление. И о чем бы мы ни говорили, разговор непременно касался Марата. Она что-то взвешивала, анализировала, запоминала. Я догадывался: Ирина хочет лучше знать Марата, и я боялся быть причиной каких-либо недоразумений между ними. Мне даже казалось, что она читает мои мысли. Я было только подумал: "Не сказать бы чего-нибудь лишнего, Марат ведь мой друг", а она уже рассуждает вслух:

- Вы с Маратом друзья. Даже странно - вы такие разные. И вы никогда не ссорились?

- Никогда.

- И даже не спорили?

- Спорили. Только каждый при своем оставался.

Мы ходили по Летнему саду, рассматривали скульптуры, сидели на скамейке. И всё говорили. Она просила меня рассказать о детстве, а я не знал, что говорить.

- Ничего интересного в моем детстве не было.

- А все-таки, что сильнее всего запомнилось из детства? - допрашивала Ирина.

- Лучше всего помнится весна и лето, - начал я не очень охотно. - Ледоход на Десне, скворец на черемухе заливисто свистит. Это весна. А потом золотые, как брызги солнца, одуванчики на лугу и первая ласточка в синем небе - значит, начинается лето. И еще запомнились окопы за селом и партизанские землянки в лесу. Мы там находили патроны, пулеметные ленты и каски. И еще - подбитый фашистский танк у дороги.

Я не в силах был больше говорить: что-то тяжкое вдруг нахлынуло на меня, перехватило дыхание. Я вспомнил своего отца - партизана, казненного фашистами.

Ирина интуитивно почувствовала мое состояние, поспешила увести разговор в сторону, сказала о себе задумчиво и с сожалением:

- Вы сильный, Андрюша. А вот я не смогла бы, как Зоя Космодемьянская, если б пришлось. Впрочем, не знаю… Я иногда пробовала представить себя на ее месте и посмотреть, как бы я вела себя. Это важно - нашлись бы во мне силы или нет?

- Думаю, что нашлись бы, - утвердительно заметил я, будучи убежденным в ее большой духовной силе.

- Не знаю. Мне кажется, что я слабая. А вы… вы добрый и прямой. Вы со всеми так откровенны?

- С теми, кто откровенен со мной.

Без всякой видимой связи она снова повторила уже однажды ею высказанное:

- Какие вы с Маратом разные.

Должно быть, она в этом все больше убеждалась. Потом сообщила:

- Я долго не могла привыкнуть к его имени. Ма-рат! Уж лучше Март - смысла больше.

- Что вы, Ирина, какой же в имени смысл? Просто условный знак.

- Вы так думаете? Серьезно? - искренне удивилась Ирина. - А вы разве не знаете, что каждое имя что-то обозначает. Мне бабушка рассказывала. Например, Алексей - значит блаженный, Модест - скромный, Георгий - землепашец.

- А я, по-вашему, что такое?

- Андрей - значит храбрый, - пояснила Ирина.

Признаюсь, я, деревенский житель, не знал этого. Было очень любопытно. Оказывается, я ношу имя, которое к чему-то обязывает.

- Ну, а Ирина что значит? - поинтересовался я.

- Ирина - значит мирная, смирная, вроде меня. - И она весело рассмеялась.

Хорошо нам было. Мы провели с ней вместе целый день, и оба остались довольны. Недоволен был Марат: с месяц он дулся на меня и всё старался выпытать, о чем мы говорили.

Я отшучивался:

- О "Зеленом луче", о скворцах и прочее и прочее.

- Сколько ж их было, этих скворцов, что целый день на них ушел? - язвил Марат.

- Много. Да мы не считали.

Такой ответ бесил его: было ясно, что он ревнует.

- Кроме скворцов, вот это самое "прочее" что означает? - приставал Марат.

- Всякую чепуху, - беспечно отвечал я. - Например, расшифровывали человеческие имена. Оказалось: Алексей - блаженный, Модест - скромный, а Ирина - мирная.

- Ну и что из этого? Какой же вывод?

- Я жалею, что ты не Модест. Между прочим, Андрей - значит храбрый. На всякий случай имей в виду.

- А мне наплевать как на храбрых, так и на блаженных. Мне мое имя нравится! - в сердцах крикнул Марат.

А я рассмеялся и сказал совсем дружески, примирительно:

- Алексей из тебя не получится, знаю. Будь Маратом!.. Это тоже что-нибудь да значит.

Однажды я спросил себя: могла ли она избрать меня, а его? Лицо у меня действительно грубое, шершавое, с детства опаленное солнцем и обветренное, брови выцветшие, волосы жесткие, упрямые, неопределенного, какого-то земляного цвета. А глаза, по словам матери моей, сизые и честные.

Марат красавец. Он может себя показать, умеет щегольнуть звонкой фразой, или, как говорит Валерий, "форсу напустить". Пользуется успехом у девушек. Я ему не соперник, И все-таки, по моему мнению, он не вполне достоин Ирочки Пряхиной. Она выше его духовно, умнее, а главное - чище, Светлая она какая-то, особенная, каких мало. Во всяком случае, других таких я не встречал.

Ира однажды познакомила меня со своей подругой Зоей, студенткой медицинского института. На меня она не произвела впечатления: так себе, симпатичная говорунья и, кажется, пустая. Впрочем, Валерий со мной не согласен. Он считает Зою славной и умной. А я не нахожу.

Сегодня мы встретимся. И я, конечно, жду встречи не с Зоей, а с ее подругой. Мне даже кажется, я приятно волнуюсь в предвкушении этой встречи с невестой товарища.

Прибежал Валерик. Этот маленький, юркий паренек всегда кажется возбужденным и всегда приносит какую-либо новость. Я люблю его за открытую душу и веселый характер. У нас ребята зовут его Огоньком.

- Ты слышал историю? - сообщает он своим быстрым говорком, садясь на табурет у моей койки. - Оказывается, Спартака Синилова выпустили даже не младшим лейтенантом, а мичманом.

Спартак не из нашей роты, я его лично не знаю, хотя слышал, что это большой "бузотер", доставлявший немало хлопот командирам. Спрашиваю, за какие грехи.