Иван Шевцов - Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света.

Что такое любовь - я, наверно, решительно не знаю. А может, наши отношения с Мариной и есть та самая любовь? Зачем обманывать себя самого: Марина мне нравится, мне часто хочется видеть ее, говорить с ней, выслушивать ее удивительно прямые и непосредственные суждения о жизни, о прочитанных книгах, видеть в ее глазах отражение сильного характера и воли, любоваться ею. И все-таки каким-то десятым чувством я понимал, что в наших отношениях не хватает чего-то неуловимого, что нельзя словами выразить, именно того, что очень часто воскрешал в моем сердце и памяти образ Ирины, того, чему не было сил и возможностей противиться, потому что происходило это помимо моей воли и желания. Но оно, очевидно, и было главным и, наверно, имело какое-то название, которого я не знал.

Я уже достиг того возраста, когда нормальные люди обзаводятся семьей, и чей-то голос уже говорил мне: "Пора, мой друг, пора". Да я и сам знал, что пора, потому-то после лобового вопроса Марата: "А что ты не женишься?..", я впервые заставил себя подумать и дать ответ самому себе. И тут же передо мною возникал, точно подкарауливавший где-то мои мысли, другой и очень каверзный вопрос. Он смотрел мне в душу прищуренными колючими глазками и спрашивал с этаким сухоньким вызовом: "А Марину ты спросил? Что она думает о тебе?"

Да, действительно я не знал, что думает обо мне Марина, ничего мне не было известно о ее чувствах. Я мог лишь догадываться. Но догадки в таком тонком деле не всегда бывают точными. Признаться, я не ждал от Марины любви, тем более не добивался ее, мне даже было как-то боязно, что она может влюбиться. Я чувствовал, что ей также хорошо со мной, и это меня несколько успокаивало.

До чего же сложен человек!

Наконец приехал новый командир базы, контр-адмирал Инофатьев. Уже после первой встречи с ним мы поняли, что это волевой, решительный человек, любитель крепких, соленых слов, для которых он не щадил своего зычного голоса. С непривычки это резало ухо и заставляло все чаще вспоминать Дмитрия Федоровича Пряхина. Инофатьев, конечно, имел не только характер, но и свой подход к людям. В любви и уважении он не нуждался, но был твердо убежден, что бояться его они должны. На людей он смотрел холодно, издалека, разговаривал с подчиненными всегда в полный голос. Как он разговаривал с начальством, мне было неизвестно, но, думается, голоса и там не понижал. Квадратное каменное лицо постоянно выражало самоуверенность, властность и силу, оно было бронзовым, жирным, но не рыхлым.

Через несколько дней новый командир базы решил проверить подготовку охотников. Моему дивизиону и подлодке Марата было приказано выйти в море и разыграть обычную и не очень сложную задачу: подводная лодка "противника" пытается прорваться в базу. Наша разведка обнаружила ее в таком-то квадрате в такое-то время на таком-то курсе. Трем большим охотникам приказано выйти в море, найти, атаковать и уничтожить лодку "противника", которая, в свою очередь, имела задачу во что бы то ни стало прорваться в базу и нанести мощный торпедный удар по стоящим там кораблям.

При получении задачи от адмирала Марат, вызывающе посмеиваясь, бросил в мою сторону:

- Ну, держись, старик. "Противник" сегодня будет действовать по всем правилам.

Из этой реплики я понял, что Марат намерен блеснуть перед отцом мастерством "матерого подводника", которым он считал себя, и уж попытается любой ценой прорваться в базу. Меня это не очень волновало: подобный прорыв в наших условиях я считал маловероятным, тем более что охотники пользовались услугами самолета-разведчика.

Погода стояла неплохая для полярной осени: в меру облачно, в меру ветрено, волна средняя, примерно на четыре-пять баллов. Иногда накрапывал дождь, но неспорый и нерешительный.

Адмирал шел на флагманском корабле, и я отлично понижал взволнованность Валерия Панкова. Инофатьев имел привычку высказывать свои мысли вслух, ничуть не заботясь о подборе слов. Он недовольно ворчал, делал замечания всем кто попадался ему на глаза, начиная от матроса и кончая мной, бросал тяжелые взгляды направо и налево. Вообще он вел себя шумно, и это создавало в экипаже нервозность. Впрочем, Панкову он не сделал ни одного замечания и со всем, что касалось корабля, обращался ко мне.

Самолет кружился над морем: он должен был указать место обнаружения подводной лодки. Охотники суматошно расталкивали волны, полным ходом приближались к месту предполагаемой встречи с "противником". И вот уже поступило сообщение с одного корабля: получен первый контакт с лодкой. Перешли на малый ход, начали поиск. А через несколько минут донесение того же командира: произошла ошибка, молодой акустик принял кильватерную струю за шум лодки.

Адмирал бросил на меня недовольный, полный укоризны взгляд, сочно выругался и спросил:

- У вас все такие акустики, собственный хвост за чужой принимают?

Я ответил:

- Никак нет, на других кораблях опытные акустики.

Мой ответ вызвал на его лице ухмылку.

Охотники продолжали идти развернутым строем. Мы подходили к месту затопленного судна. Я ждал доклада акустика. И в самом деле, через минуты две Юрий Струнов доложил: получен контакт. Доклады о контакте поступили и с других кораблей.

Я начал было объяснять адмиралу, что это ложный контакт, что дает его затопленное судно, но снова последовал доклад акустика: похоже, что здесь хоронится подводная лодка "противника".

Лицо у Струнова на редкость озабоченное, серьезное, отрешенное от всех прочих дел. Напомнил ему, что в этом месте бывает всегда контакт.

- Всегда, только не такой. Этот другой, - сказал Струнов, посылая импульсы в толщу воды. - Этот другой, совсем рядом с тем. А к тому же я слышал слабый шум, очень слабый. Она где-то здесь хоронится, под боком у "покойника".

Слова Струнова наводили на догадку: неужели "противник" пошел на хитрость - лечь на грунт рядом с затонувшим судном и выжидать, когда мы минуем их, пройдем вперед, а затем прорваться в базу, на внутренний рейд? Да, задумано неплохо.

Адмирал торопит, ему не терпится:

- Что медлите, комдив? Ваше решение?

- Атакую тремя кораблями, - отвечаю я твердо.

- Кого атакуете? Затопленное судно? - в вопросе Инофатьева звучит ирония.

- Атакую "противника", который, по моему предположению, находится здесь.

- Меня не интересует ваше предположение. У вас есть точные данные?

- Да, есть показания акустиков.

Он смотрит на меня тяжелым взглядом, сипловато говорит:

- Ну и действуйте, если уверены… Чего мямлить.

Это слышат Панков и Дунев, слышат и три матроса, находящиеся здесь.

Точные данные. Валерий смотрит на меня запавшими кроткими глазами, преданно и пронзительно, словно хочет что-то сказать или спросить о чем-то очень важном. По его взгляду вижу, что он не совсем уверен в правильности данных акустиков: сколько раз мы проходили здесь, и именно в этом месте всегда акустики получали ответное эхо. И мы прекрасно знали, никакой подводной лодки тут нет, в этом ни у кого не было сомнений. И вдруг Юрий Струнов с такой уверенностью твердит свое…