Константинэ Гамсахурдиа - Похищение Луны

Порой мы с Кац Звамбая спешивались, так как дощатые мостики разнесло скатившимися сверху глыбами. Молодые хорохорились, не сходили с коней; они заставляли их перескакивать через провалившиеся мосты и обрывавшиеся тропинки, буквально на волоске от смерти.

— Почему вы так спешите? — спрашиваю я Эмхвари.

— Вам, без сомнения, известна наша история: не такой фрукт Джокиа, чтобы не проболтаться. Мы должны до наступления темноты проехать зунтарские теснины, иначе наши преследователи настигнут нас, а в этих стремнинах даже ребенок может перебить мужчин, швыряя сверху камни.

— Ничего, нас четверо; я думаю, они не решатся, — заметил я.

— А я вообще советую вам отстать немного или опередить нас, — вставил свое слово Арзакан. — А то, неровен час, случится что-нибудь. Этот Джокиа — грязная личность. Возможно, он уже дал знать Тарба, где мы находимся.

— Во всяком случае не следует горячить коней, когда едешь над такими пропастями, — говорю я.

— Знаете, уважаемый Константинэ, ничто не волнует меня так, как горы, — сказал Эмхвари. — Техника лишила море его былой грозности и величия. Это уже не всевластная стихия времени Одиссея. На комфортабельном океанском пароходе чувствуешь себя как дома.

Вид степей наводит на меня сон.

А горы — они непреодолимо влекут к себе. Когда я вижу гору, мне хочется непременно перевалить через нее. А перевалишь, — покажется другая, еще выше, чем эта, потом третья…

Опять загудело ущелье. Взревели утесы, поросшие елью, взлохмаченные, как щетина вепря. Мы увидели, как огромная глыба отделилась, от скалы и ринулась в Ингур.

Кони вздрогнули. Лошадь скакавшего впереди меня Эмхвари еле удержалась на тропе.

— Это салютует наступающая цивилизация, и горы отвечают ей, — крикнул сквозь грохот Тараш Эмхвари. — Проведут дорогу, и тогда прощай первозданность Сванетии!

Арзакан придержал коня и обернулся к нам.

— Может, ты хочешь, чтобы зоб доканал сванов? — иронически спросил он.

— Ну, какой там зоб! — возразил Эмхвари.

— Но вы же видели зобатых на дороге… Кто сочтет, сколько их в этой стране! — заметил я.

— Тебе и моему отцу не нравятся взрывы, — сказал Арзакан. — Еще вот Джокиа тоже — конскому маклеру.

— Прокладка этой дороги не нравится сванам, — ответил Эмхвари.

— Смотря, каким сванам! Кулакам и конским маклерам, конечно, не нравится, — отрезал Арзакан и уехал вперед.

— Знаете, — говорит Тараш Эмхвари, перегнувшись ко мне, — каждый народ должен сохранять в себе запас первобытной энергии, иначе мы все сделаемся такими же субтильными, как французы.

— Разговоры о субтильности французов — это выдумка журналистов, которые не высовывали своего носа дальше Парижа. А вот поездите по западной или северной Франции!

— А я думаю, что развитая индустрия уничтожит своеобразие малых народов. Авиация упразднит горы как препятствие, и тогда…

— Авиация и вообще техника сводит на нет пространство и тем самым устраняет разобщенность народов.

Но Эмхвари отстаивал свое, и на этой почве мы поспорили. Под конец он рассердил меня резкостью своих суждений.

— Сколько вам лет? — спросил я.

— При чем тут мои лета?

— При том, что вам еще многому надо поучиться, много надо выстрадать. В ваши годы я рассуждал так же, как вы.

— А вам сколько лет?

— В Сванетии не найти камня, которому было бы столько лет, сколько мне, — ответил я.

Ландшафт меняется. Мы поднимаемся все выше и выше.

— Уже 2.500 метров, — говорит Эмхвари.

Ингур остался внизу. От самой высокой вершины до ложа реки теперь было, пожалуй, не меньше двух километров.

Показались ястребиного цвета горы, устремленные вверх подобно готическим храмам. Воздух сделался еще прозрачнее, открылся Кавкасиони в аметистовых отблесках, ослепительно красивый.

С каштановых деревьев, посаженных вдоль дороги, падают плоды. Иногда попадаются скелеты животных, растерзанных медведем. Высоко-высоко на скалах сидят коршуны и орлы-стервятники и спокойно выжидают добычу. Заметив наши ружья, они медленно поднимаются и начинают описывать в воздухе круги. Сваны в папахах, с неизменными кинжалами на боку, несутся вскачь вниз по круче. Вид вооруженных до зубов местных жителей невольно наводит на мысль: не попал ли я случайно в военный лагерь? Они приветствуют нас и скачут дальше. Навьюченные мулы уверенно пробираются по узенькой, извивающейся, как веревка, тропинке.

Джокиа торопится. Он идет впереди; умышленно избегая шоссе, водит нас по этим чертовым тропам. С неимоверными усилиями карабкаются лошади по скалам.

Приближаемся к царству ледников и вечных туманов. Темными башлыками обмотались вершины гор.

Опять медленно начинаем спускаться. По тропинке не шире спины ишака возвращаемся к Ингуру, к его обрывистому берегу, разбитым мостикам. Попадаем в полосу дождя и так едем несколько километров.

Вот размытый ливнями берег совсем оборвался. Снова подъем. Извивающиеся, словно драконы, корни деревьев цепляются за камни. Порой прошмыгнет ящерица, вспугнутая конским топотом, или прошумит на ветке белка.

Опять мы высоко над Ингуром, опять слушаем раскаты взрывов.

На краю дороги рабочие варят асфальт.

Много тысяч жилистых рук борется с неприступными бастионами этих скал. Рабочие в сванских шапках — это кряжистые парни.

Мужествен язык сванов. И хоть отягчен он гортанными и горловыми звуками, все же приятен моему слуху.

Сваны встречают Джокиа с улыбкой, чуть насмешливой.

— Джокиа, тебя спрашивали Тарба, — говорит ему по-свански статный юноша.

Джокиа становится багровым.

— Где, где Тарба?

Ни Арзакан, ни ехавший впереди Кац Звамбая не слышали этих слов.

При упоминании о Тарба Эмхвари насторожился.

Взглянув на меня, спросил, о чем они говорили. Я перевел.

— Правду сказал Арзакан: Джокиа поддерживает связь с Тарба.

— Пустое, еще до наступления темноты мы будем в Хаиши, а там дорожное управление и милиция. Что-нибудь сообразим, — говорю я Эмхвари, но сам этому не верю. Я знаю, что милиция в таком деле не может помочь.

Род Тарба многочислен. Они живут в Мегрелии и в Абхазии; в Сванетии они занимаются скотоводством.

Эмхвари заговорил с Арзаканом по-абхазски. Я немного понимаю этот своеобразный язык: порой похожий на птичье щебетанье, порой журчащий, как ручеек. Но Эмхвари говорил так быстро, что я не разобрал его слов.

Арзакан хмурился. Было видно, что он угрожал Тарба.

Осерчав почему-то на коня, он вытянул его плетью. На свист нагайки с противоположного берега Ингура взлетел огромный хищник. Арзакан выхватил маузер, и подстреленная птица, перевернувшись в воздухе, упала в реку.

Выстрел вспугнул сидевшего на утесе орла.