Константинэ Гамсахурдиа - Похищение Луны

Угостили вином и Дашу.

— Я Эрехели и Мерехели… — тоненьким, жалобным голоском пел Лукайя. Потом снова стал бредить:

— Эй, Зосима! Ты почему размозжил голову змее?.. Не отрывай, закричит… С нами крестная сила! С нами крестная сила!..

Тамар встала, переменила компресс.

— Кто ты? — спросил Лукайя, обращаясь к Тамар. Узнав, поймал ее руку, стал целовать.

— Вот эти руки должны засыпать землей мой гроб. Тамар спросила, не хочет ли он поесть. Лукайя

скривил лицо, отвернулся к стене.

— А это — за здоровье горемыки Лукайя!

Тараш осушил чашу и, когда Тамар снова наполнила ее, поставил перед Каролиной. Каролина отпила, передала Тамар, та пригубила, а Даша допила.

— Так уж повелось, что один мужчина равен трем женщинам, — пошутил Тараш.

— Прошли те времена! Теперь одна женщина равна одному мужчине, если не больше…

Тараш не стал спорить.

— Известно ли вам, — продолжала Каролина, — что завтра я везу Тамар в Тбилиси?

— Зачем?

— Она поступает в медицинский институт.

— Ах, на что женщине институты? Лучше пусть выйдет замуж и народит побольше детей.

Каролина от возмущения перестала грызть кукурузу.

— Не могу слышать, когда вы говорите такие вещи. Не обижайтесь, но ваши рассуждения о женщинах ничем не отличаются от афоризмов дедушки Тариэла.

Тараш улыбнулся. Отпил вина.

— А вы зачем едете в Тбилиси?

— Надо Татию показать врачам. После коклюша у нее болят железки. Здешние врачи ничего толком не могут сказать.

— Арзакан тоже собирался поехать, но что-то его не видно, — вставила Тамар.

Тараш слышал уже о том, что Арзакан вывихнул ногу.

Но ничего не сказал и молча опорожнил чашу. Тамар снова наполнила.

— За наше путешествие! — сказал Тараш и выпил до дна.

— Значит, и вы завтра едете? — спросила Каролина.

— И я, — ответил Тараш и бросил в огонь обгрызенный початок.

В очаге приветливо гудел огонь. Трещали сухие ветки сосны, горела головешка ясеня и при этом скулила так жалостно, будто пламя сжигало живое существо. Из обломанной ветки сочилась влажная пена.

Вокруг чулана Лукайя, как простуженный буйвол, сопела безлунная ветреная ночь,

Очамчирский поезд отходил из Зугдиди в семь утра. Решили ехать в Сухуми и оттуда морем до Поти, потому что Каролина хотела повидать в Сухуми своих друзей.

— Ну, будет неудача! — шутливо воскликнула Тамар, увидев на перроне Шардина Алшибая. Учитель, с большим букетом в руках, кого-то озабоченно высматривал.

На нем был табачного цвета пиджак, коричневый жилет и брюки в клетку, заложенные в желтые краги. На голове красовалась плантаторская шляпа. Пышный букет цветов, довершавший этот наряд, придавал Шардину вид опереточного героя.

Но цветы были хороши, и дамы с завистью смотрели на них.

— Как видно, жена доктора Килосаниа едет в Тбилиси, — шепнула Каролина.

Весь Зугдиди знал о том, что когда жена Килосаниа собирается в Тбилиси, то Шардин Алшибая неизменно берет отпуск и, нагруженный цветами, фруктами и закусками, сопровождает царицу своего сердца.

До отправления поезда оставалось три минуты. Каролина и Тамар с любопытством следили за незадачливым поклонником, взволнованно бегавшим взад и вперед по перрону.

Наконец поезд тронулся. Запыхавшийся Шардин еле успел вскочить в вагон.

Обнаружив, что в этом вагоне находятся дочь и невестка Тариэла Шервашидзе, он счел неудобным не подойти к ним. Знал, что острый язычок Каролины не пощадил бы его за такое невнимание.

С огорченным видом вошел Шардин в их купе.

— Пропал я! — сказал он Тарашу. — Должны были принести мне к поезду планы нашей школы, но, как видно, опоздали.

Тараш бросил на него соболезнующий взгляд.

Каролина переглянулась с Тамар. Она-то поняла, какие именно планы расстроились у Шардина.

Вдруг учитель ринулся в свое купе, принес цветы и поднес их дамам.

Поезд шел по мосту через Ингур. Сидя у окна, Тараш задумчиво смотрел на крепость Сатанджо.

Шардин развлекал дам.

— Известно ли вам, что Сатанджо — это итальянская крепость Сан-Анджело?

— Да, я слышала, что ее построили венецианцы, — подтвердила Каролина.

В окне проносились чинаровые и пальмовые рощи, камышовые болота.

Стада буйволов лежали в тине.

Лениво поворачивая головы, они кротким взглядом провожали поезд.

Шардин заговорил о железнодорожной линии, связавшей Очамчире с Тбилиси, восхвалял успехи цивилизации.

Потом он снова вышел, и дамы сейчас же начали рассказывать Тарашу о его романтических похождениях.

Каролина только что собиралась сообщить по этому поводу новую сплетню, как открылась дверь и появился Шардин, нагруженный бутылками коньяка и бенедиктина. За ним проводник нес жареную курицу, хачапури и фрукты.

Накрыв на стол, Шардин полушутя, полусерьезно взялся выполнять обязанности тамады. Выпив по очереди за здоровье присутствующих, он перешел к патриотическим темам. Особый тост выпил за Колхиду.

— Да здравствует древняя Колхида, возродившаяся в наши дни, как феникс! — провозгласил он.

Похвалил коммунистов, назвавших эти места Колхидской долиной.

— Колхида должна воскреснуть. И пусть не оскудеет былое изобилие колхидских полей и лесов!

Колхида — благословенная страна, многократно воспетая греческими авторами, — разглагольствовал изрядно подвыпивший тамада. — Кто только не побывал здесь! Кого не приводили в восторг это небо, это море, эти леса, богатства наших недр, наши песни, наша отвага! Фрикс бежал сюда с золотым руном и по велению оракула принес его в дар алтарю Арея.

Говоря это, Шардин, как ученик, смотрел в глаза Тарашу Эмхвари, точно взглядом просил: «Если что спутаю, поправь».

Каролина притворилась совершенно невежественной (она любила дурачить Шардина, щеголявшего своими знаниями).

— А кто такой этот Фрикс? — спросила она, делясь с Тамар хачапури, предложенным ей Алшибая.

— Фрикс? Он был сыном беотийского царя, не так ли? (Взгляд на Тараша.)

— Почему же он очутился в Колхиде?

— Он убежал от мачехи, не так ли?

Тараш, занятый куриной ножкой, молча кивнул. Шардин, осушив стаканчик коньяка за здоровье Татии, продолжал:

— Фрикс бежал из Эллады со своей сестрой Геллой. Когда они пересекали нынешние Дарданеллы, Гелла упала в море и утонула…