Константинэ Гамсахурдиа - Похищение Луны

На минуту Шардин прервал рассказ.

— Эту курицу зарезали сегодня утром, — обратился он к Тамар. — Кушайте смело.

Затем продолжал свой экскурс в историю.

— Оракул объявил колхидскому царю Аэту; «Когда чужеземцы похитят золотое руно, ты покончишь с собой». Не так ли?

Тараш опять кивнул головой.

— И повелел царь Аэт перебить в Колхиде всех иноземцев. Тогда греки сложили прекрасную легенду, будто царь привязал к жертвеннику Арея огнедышащих быков, золотое же руно охранялось драконом, не так ли?

Тараш подтвердил и эти слова Шардина. Почувствовав, что его начинает мутить, Шардин вышел в коридор и долго не возвращался.

После его ухода в купе воцарилась тишина. Каролина сидела непривычно молчаливая.

Почему вы загрустили? — спросил ее Тараш.

— Вспомнились девические годы: лежишь ночью в темной комнате, и вдруг услышишь вдалеке свисток паровоза… Задрожишь вся, захочется уехать с этим поездом хоть в преисподнюю…

Она замолчала и отвернулась к окну. Мерное гудение доносилось оттуда. На очамчирском шоссе несколько роллеров укатывали дорогу.

В Очамчире нашим героям пришлось пересесть в. машину.

Тотчас же появился Шардин и устроился рядом с шофером.

Каролина была довольна. «Если б он сел рядом с нами, то извел бы своей болтовней».

Шоссе местами подходит к самому морю. С правой стороны, на пригорках, выстроились в ряд мегрельские домики. На севере, на самом горизонте, дремлют бархатные горы. Мимо проносятся тополя, магнолии, мандариновые и лавровые рощи. Лениво ползут арбы.

На дороге показалась группа верховых. Мужчины впереди женщин.

— Это абхазцы едут на свадьбу, — обернувшись, говорит Шардин Алшибая.

Всадники свернули к шоссе. Выехав на тропу, ведущую к селению, они подняли пальбу из пистолетов и поскакали к домику, стоявшему на горке. С лестницы навстречу гостям спускались женщины, разряженные в яркие цвета…

Вдруг Тамар забеспокоилась: на море показался одинокий пароход. Дым, извиваясь, поднимался к облакам, и казалось, будто этот голубой корабль подвешен к небу на бесконечно длинном канате.

Тамар призналась, что ей никогда еще не приходилось путешествовать на пароходе.

— Как же так? Ведь ты выросла так близко от моря, — удивилась Каролина.

— В самом деле, это удивительно, — заметил Тараш, — но наш народ совсем не любит моря. Среди грузинских племен одни только лазы составляют исключение.

Мне кажется, вообще кавказцы не любят воды. Вероятно, это связано с религиозными представлениями. Они считают, что вода населена злыми духами.

Путешествуя по Западу, видишь, как берега рек, озер а морей кишат купающимися. А у хевсуров и сванов разве покойнику омоют тело.

Послышался треск, словно выстрелили из револьвера.

Тамар вздрогнула.

Машина остановилась. Они были около Келасурской крепости.

Шофер поднял крышку. Шардин, как ребенок, с жадным любопытством разглядывал мотор.

«Вот черт, совсем похоже на кишки животного!» — подумал он, но не высказал этого вслух.

Путники сошли на землю. Шофер отвел машину в сторону и коленчатой ручкой стал заводить мотор, дрожавший, как в лихорадке.

Тараш взял женщин под руки.

У самого берега начиналась грандиозная каменная стена. В плюще сновали ящерицы.

— Это Великая абхазская стена, — сказал Тараш. — Она тянется до самого Сатанджо, километров на сто. Когда-то в Келасури была граница между Грузией и Грецией.

— Сколько раз мы с Тамар проезжали здесь и не знали, какое это место, — заметила Каролина. — Херипс не интересуется такими вещами. Нигде, кажется, не знают о прошлом так мало, как у вас. А ведь здесь на каждой скале — печать истории.

После раздумья она добавила:

— Как видно, история наскучила вашему народу.

Море чуть заметно колыхалось. Легкая рябь, точно ветер по нескошенному лугу, пробегала по волнам. Белая кружевная полоска прибоя окаймляла изумительную по чистоте синь. Волны, точно истомленные жаждой, лизали мшистые стены крепости.

Тараш взглянул на Тамар. Ее глаза, устремленные на море, казались синее, чем всегда.

— Тут же находился дворец окумских Шервашидзе, — сказал ей Тараш. — Вот там, в бузине, еще видны его развалины…

Раздался голос Шардина.

— Машина ожила! — кричал он победоносно.

Вечной весной веяло от моря, от неба, от смарагдового сверканья магнолий и мандаринов, проносившихся мимо них. Иногда мелькали платаны, шумевшие пожелтевшими листьями. И эти золотистые пятна, рассеянные в листве, рождали тихую осеннюю грусть…

Сухуми показался Тарашу сильно изменившимся.

Пароход «Грузия» ровно в полдень отходил в Поти. Чайки с криком носились над портом. Стоял нестерпимый зной. Воздух был тяжелый, спертый.

Тараш с удовольствием вдыхал запах моря.

Ему вспомнилась Адриатика, Средиземное море, дальние рейсы.

«Каждого, кто не подвержен морской болезни, не может не волновать запах моря, силуэт корабля.

Запах моря, корабль…

Какую радость порождают они в душе человека!

Пароход совершенно не похож ни на какое другое средство передвижения. При взгляде на него невольно вспоминаешь бумажные кораблики своего детства.

Должно быть, первый мореплаватель был одержим именно этой мальчишеской страстью, мальчишеским озорством».

Такие мысли занимали Тараша Эмхвари. Его огорчало, что путешествие будет недолгим. Он любил во время морских переходов есть крабов, запивать их наперченным коньяком и читать вслух «Одиссею».

Едва пароход отошел от Сухуми, как погода сразу переменилась. Облака потемнели. А небо… оно стало цвета дождевой воды, что застаивается в колхидских трясинах… Зеленое, совсем зеленое. Больше того: цвета квакши.

Потом рухнул облачный бастион на западе.

Пошли, гряда за грядой, черные тучи и закрыли шлем небес цвета древесной лягушки.

Тараш Эмхвари стоял на палубе, с ребяческим восхищением любуясь переливами красок. Пароход с рокотом продвигался вперед, оставляя за собой молочно-белую борозду.

Сильнее закачалось водяное зеркало.

«Как коварно море Понт Евксинский! [30] Понт Евксинский — древнее название Черного моря »

Жалобно скрипели мачты.

Тараш любил эти внезапные перемены на море.

Подымется Посейдон из подземного царства, пойдет хлестать направо и налево, и по открытой, как степь, морской глади начнутся скачки.

С ревом, с топотом понесутся волны.

Взметнутся…

И, ворвавшись на палубу парохода, устроят там чехарду.

Именно так было и на этот раз.

Брызги летели в лицо Тарашу. Он чувствовал, как понемногу промокает его одежда, но продолжал стоять, глядя прямо в глаза морю, «беспричинно» рассвирепевшему…

Вспомнив о своих спутницах, Тараш спустился в каюту. Там он застал такую картину: