Журнал «Юность» - zhurnal_Yunost_Zhurnal_Yunost_1973-1

— Вот сумасшедший, — тихо сказала она, — несётся прямо по путям… Всё же приехал.

Это бежал Константин Иванович, муж тети Лены. До вагончиков шли втроем. У порога тетя Лена сказала Варе:

— Помнишь, я тебе про подругу свою рассказывала, ну, которая подарки всем раздавать любила…

Вспомнила, как зовут её, — Варей. Так и звали: «Варя, чего подаришь?» Будто снова ту подругу встретила…

И, склонившись к Варе, она притронулась сухими губами к её щеке.

А дядя Костя пожал Варе руку и сказал:

— Наш вагон — твой вагон… Спасибо, Варюша!

Кончался март…

Однажды, прибирая в вагончике, Варя наткнулась на свой чемодан. Достала его, протерла от пыли. Задумалась. Представила, как скоро будет укладывать в него свои вещи, как пойдет на вокзал… И уедет. Нет, не убежит — уедет с чистой совестью. Она немало успела здесь сделать: целый участок, сто двадцать километров пути, замкнутых двумя тяговыми подстанциями и соединенных электропроводами, — разве не её бригада измерила «кубиками» вырытой земли эти километры, разве не они выравнивали «призму» на новых путях и укладывали потом на ней новые рельсы! А разве не их бригаду подняли в ту ночь по тревоге и бросили на подмогу рабочим мостопоезда, когда, подмытый ранней распутицей, полез из-под нового моста страшный оползень, когда следом за Варей девчонки одна за другой, поснимав с себя ватники, стали прыгать в ледяную воду с лопатами наперевес, а после отогрева-лись спиртом в вагончиках у благодарных за подмогу рабочих мостопоезда. Тогда впервые, не смея устоять перед дружными уговорами незнакомых парней, стуча зубами от холода, она глотнула из поднесенного кем-то стакана огненной влаги, а потом с минуту, наверное, сидела с открытым ртом, не в силах перевести дух, и таращила на всех испуганные глаза, а все почему-то смеялись…

Да мало ли было всего! Многое можно вспомнить! Но если и вспоминать, то не для того же, чтобы ещё раз убедить себя и других, что ты не в гостях здесь жила, что не с долгами уезжать собираешься. Нет, она никого не будет убеждать. А самой ей давно ясно: да, она решила, и станет зрачом, и сделает так, как решила. А остальные… Ну что ж, всё так и будет… К их вагончикам подкатит паровоз, прицепит состав и повезет. И Верку Большую, и Надю Маленькую, и тети-Ленину семью, и остальных. И Коля Берчак тоже уедет. Нет, она не думала ничего такого, когда вспоминала теперь о нем. Просто знала, что Коля вовсе не такой, каким он поначалу ей казался, не хуже других, а в чем-то — Варя, конечно, понимает это — даже лучше. Но ведь этого мало, слишком мало для любви, для той любви, которую Варя ждет. Ждет и верит, что она придет непременно. Хорошо бы такая, как у тети Лены с дядей Костей. Ну, не точь-в-точь — так, наверное, и не бывает, — но чтобы такая же крепкая и настоящая.

А то, что вдруг показалось, померещилось однажды, прошло… Все усложнилось в тот вечер, когда Раиса, объяснившись с Николаем, решила, что у неё с ним всё кончено. Кто-то из них — то ли Николай, то ли Раиса — что-то напутал, не понял один другого. И напарник Николая, болтун Юрка, он тоже хорош: услышал звон и не понял, где он. Что-то было, конечно, а что, Николай и сам сообразил не сразу: чем-то задела его Варя за душу, каким-то образом заставила, сама того не ведая, перетряхнуть себя, потому что жить так, как он жил до этого, ему и самому надоело. А тут вдруг какая-то девчонка, от горшка два вершка, взяла его за куртку и тряхнула. И силечок-то. как у птахи, а встряхнула… Что было не своё, всё слетело, а своё осталось, Как он сам потом признался, «нашла, в общем, коса на камень, и камень, слышь, пополам…»

Признался он Варе на вечере в поселковом клубе. Варя точно помнит, как это было. Отмечали Международный женский день. Девчонки просили Колю стихи прочитать, те самые, что в стенгазете были напечатаны. Коля отнекивался, махал руками, но потом все же поднялся на сцену. Читал он неважно, хуже, чем написал, на каждом слове все хотел вставить своё привычное «слышь», как в разговоре, и всё сбивался. Не приходилось, видно, вслух читать.

Потом были танцы, и он пригласил Варю танцевать. Она почему-то догадывалась, что он пригласит её, и ждала. И очень волновалась. Тогда она ещё ничего такого не знала и думала, чудачка, всякое… Но, странно, потом, когда узнала, она не то чтобы расстроилась, а почему-то успокоилась сразу и даже обрадовалась вдруг, что тэперь, после Колиного откровения, она может танцевать и беседовать с ним непринуждённо, просто, как с любым другим, и не думать ни о чём таком… И за Колю самого ей было радостно, что он такой откровенный и честный. Получилось так же, как тогда с цветами: Варя ждала и боялась, что те розы он ей поднесет, и потом, когда он вручил их тете Лене, она подумала с облегчением, какой он внимательный, этот Берчак, — дал цветы тому, кому надо. Так и теперь: в начале вечера она ждала, что сегодня-то Коля непременно скажет ей что-то очень важное, а он и сказал… И то, что она «человек» и что она его будто бы «выпрямила»… В этом месте — они как раз танцевали — Варя усмехнулась даже: очень трудно было представить, как это она его выпрямляет. Но он растолковал то, что имел в виду. «Ну, представь, слышь, себе дорогу, — говорил он, — вот такую. — При этих словах он снял руку с Вариного плеча и сделал ладонью зигзагообразное движение. — Ехать по такой дороге, слышь, мука, то повертка, то объезд… По прямой бы — всего ничего, а тут сколько лишку набежит. Вот её и выпрямляют. Вникаешь? И у меня, слышь, так же…»

Варя и так-то танцевала с ним, высоко задирая голову, а тут он нарочно распрямился, расправил плечи, показывая, как она его выпрямила: танцевать с ним стало вовсе неудобно. Но ей хотелось, чтобы он и дальше с ней танцевал, потому что он ещё не все ей сказал, видно, только думал, сказать или нет.

И вот спросил: «Раиса-то пишет?» И все. И Варя поняла: вот оно, главное, — Раиса. А другого не будет и быть не могло. «Пишет», — ответила она. «Ну, и как она там, назад не думает?» «Сашку вот должна привезти». «Да-а-а, — задумчиво, глядя поверх Вариной головы, сказал Николай. — Я тогда был, по-русски говоря, порядочной скотиной, не так ей всё, слышь, объяснил, да и вообще все у нас с ней не так как-то было… И я её, слышь, не за ту принял, и она меня не за того…»

— Слышь, — он наклонился к Варе, попросил так, как просят о помощи, — писать будешь, пошли от меня привет. А может, мне самому ей, слышь, как ты смотришь?

Она согласилась, да, надо, мол, ему самому написать, она будет рада. А вечером, вернувшись с танцев, сама написала Раисе письмо. И словно гора с плеч свалилась. И теперь, казалось, ей легче будет жить, и чемодан, когда придет день отъезда, будет собирать легче… Она теперь совсем, совсем свободный человек. Осталось только решить, как лучше: то ли самой уехать первой, не дожидаясь, когда все поедут на новый участок, то ли сначала проводить их? Конечно, хорошо, когда тебя провожают, её никто ещё не провожал, никто не махал ей рукой, и прощальных слов не говорил никто. Только мать проводила однажды, прошла с полдороги и наказала: «Береги себя да не жуй всухомятку, слава богу, есть на что». А так хочется, чтобы кто-то ещё был… Но как она уедет первой, не узнав, что будет с ними со всеми? Напишет ли Николай письмо, ответит ли ему Раиса и как дальше сложится у них? А тётя Лена, кто поможет ей устраивать перед отъездом комендантские дела, а потом налаживать все там, на новом месте? А эта новенькая, которая из Костромы, что с ней-то будет?