Лев Правдин - Океан Бурь. Книга вторая

Когда она читала письмо, у нее дрожали губы, так что не поймешь, смеется она или собирается заплакать. Нет, улыбнулась и, обняв сына, проговорила тоненьким, девчоночьим голосом:

— Очень я его люблю, Володя. — Вытирая слезы, строго добавила: — Очень.

Володя тоже стер со своей щеки мамину счастливую слезу и пожал плечами:

— Ну и что же? Он самый лучший из людей.

Он думал, что сейчас мама тоже скажет про Снежкова что-нибудь хорошее, но она только задумчиво разглядывала смешные рисуночки и улыбалась. Он повздыхал немного, но сочувствия не дождался и вышел на улицу. Сидя на скамейке у ворот, он вспомнил то прекрасное время, когда болел свинкой и когда мама целиком принадлежала только ему одному.

Но этого ему оказалось мало. Для полного счастья нужен еще и Снежков.

Володя и сам прекрасно знает, какой хороший, какой необыкновенный человек достался ему в приемные отцы. И мама это прекрасно видит. Володя понимает, как далеко ему до Снежкова. Кто он такой? Обыкновенный человек и не очень хороший, если учесть его незначительные школьные успехи и неблаговидное поведение как в личной, так и в общественной жизни. Не за что его особенно любить, и даже мама это поняла сразу, как только появился Снежков и у них началась новая жизнь.

На смешной картиночке в письме Снежкова люди плачут, провожая его. Слезы льют. А если подумать, то ничего в этом нет смешного. С хорошим человеком трудно расставаться. Вот, когда Володя ненадолго исчез в неизвестном направлении, то мало кто горевал. Одна мама, наверное. Слез, во всяком случае, никто не пролил, а если и пролил, то разве что от радости — одним хулиганом в школе меньше стало.

Обидно, а что делать. Сам виноват.

Никогда прежде не думал об этом, и, конечно, от того что не было рядом Снежкова — родного человека. Были другие хорошие люди, но чужие, а тут свой, да к тому же отец.

А вечером, когда уроки уже были сделаны и Володя вышел во двор посидеть на крылечке, подумать о прошедшем дне, явился посетитель. И хотя калитка была такая широкая, что в нее мог бы пройти даже слон, этот посетитель прошел не сразу. Сначала он треснулся одним плечом, потом другим, словно с превеликим трудом продирался сквозь лесную чащу. Наконец, вырвавшись на простор, он остановился посреди двора и зыбким нетрезвым тенорком звонко оповестил о своем прибытии:

— Пришел Хорошун!

В это время мама в дальнем углу двора снимала с веревки высохшее белье и складывала его в корзину. Она продолжала свое дело, не обращая на нежданного гостя никакого внимания. А он, большой, ладный и, видать, очень сильный парень, стоял, покачиваясь и выкрикивая:

— Вот я пришел к тебе. Хорошун я…

— Володя, — позвала мама, — помоги мне.

Он подбежал к маме, стараясь держаться подальше от явно нетрезвого дядьки. Но мама пошла прямо и даже, проходя, толкнула его плечом.

— А, это ты? — спросила она, как будто только сейчас заметила Хорошуна. — А я подумала, что это еще за алкоголик? Раньше ты никогда не пил. Это что-то новое…

Хорошун шел следом и говорил отчаянным голосом:

— Твоя правда, не пил я никогда. Это ты меня так…

— Не болтай глупости. Я знаю, ты подумал, что если напьешься, так я сразу и отступлюсь от тебя?

Поставив корзину на крыльцо, мама села рядом.

— Не отступлюсь, и не думай. Не помогут тебе никакие хитрости. Очень ты прост для этого.

— Да зачем я тебе? Зачем? Для отчетности? Перевоспитано три целых двадцать сотых процента прогульщиков и пьяниц. А я еще не прогулял ни одного часа своей жизни и не пил сроду. Я хочу жить смирно. Почему нельзя?..

— Да живи ты как хочешь! А вот для чего? Поработал, поел, поспал. Как лошадь… А ты рабочий человек. Ты молодой человек, сильный, здоровый. Тебе сознательно жить надо, и даже весело.

— Значит, не будет мне от тебя милости? — спросил Хорошун, бессильно опускаясь на землю против крыльца. Сидел на траве, широко раскинув ноги, обутые в огромные кирзовые сапоги, и печально говорил:

— Злоба прошла, остался смех. — Он засмеялся и покрутил головой. — Такая ты вот с мой палец пигалица, а берешься меня сдвинуть. Ох ты, мать моя Евгения…

— Ну ты, осторожнее, — прикрикнула мама. — Тут дети.

— Да я смирный, ты знаешь. Сын?

— Сын. — Она поднялась, взяла корзину с бельем и, уходя, проговорила: — Володя, пора спать.

— Это хорошо. Мне бы если жениться, тоже в свое время такой бы вырос. Тебя мать бьет?

— Зачем же меня бить? — спросил Володя.

Подняв свое широкое, доброе лицо, Хорошун сокрушенно сообщил:

— А меня, брат, ух как она лупит! Аж перья летят. Перед всем народом…

Представив, как мама, такая маленькая и несильная, бьет такого здорового дядьку, Володя рассмеялся.

Из прихожей выскочила Тая:

— Ты с кем тут? — Увидев на траве такого большого человека, пронзительно ойкнула.

— Сестра? — спросил Хорошун.

— Троюродная бабушка.

— А ты — веселый, — одобрил Хорошун. — И, видать, задиристый. Я к тебе приходить стану. Не прогонишь? Подружимся мы с тобой, может быть.

Вышла мама, накинув на плечи вязаную кофту, и начала наводить порядок: проводила Хорошуна до калитки, Володю и Таю разогнала по своим комнатам, а сама пристроилась на скамейке у резного крылечка, посидеть, подумать перед сном в одиночестве, от которого уже начала отвыкать.

Только неделя прошла, как проводили Снежкова, но ей кажется, что это было так давно… Очень давно.

Как только Таю приняли в хореографическое училище, она даже с Володей стала разговаривать так, словно она и в самом деле его бабушка. Теперь, когда Володя заходит за Таей, он всегда застает ее перед зеркалом. Александра Яновна то и дело покрикивает:

— Да отлепись ты от зеркала, крутельна. Хватит тебе фигурки-то строить. В школу опоздаешь…

— Ох, тошно мне, — равнодушно скороговоркой отвечала дочь. — Ну, опоздаю, так и опоздаю, только и делов-то. — И продолжала поправлять беленькие бантики, которыми с недавних пор она начала украшать тощенькие свои косички.

Володя крикнул с порога:

— Троюродная бабушка, я пошел, — и захлопнул дверь.

Догнав Володю уже почти у самого сквера, она ударила его портфелем.

— Не смей меня так называть!

— А ты не выкаблучивайся.

— Не твое дело. Если еще услышу…

— Ладно, — нехотя проговорил он, — замнем.

Такая сговорчивость удивила Таю: Володька — задира, которому на все наплевать, все чаще стал соглашаться с ней. И вообще, она заметила, что после своего недолгого путешествия он словно вырос. Можно подумать, что не три дня пробыл он в пути, а, по крайней мере, три года. Такой он стал задумчивый и рассудительный. Вот что значит в доме появился мужчина. Отец.

Прошли почти половину пути, а Володя все молчит: Тогда Тая сказала: