Лев Правдин - Океан Бурь. Книга вторая

А она даже и не охнула. Прикрываясь майкой и размахивая платьем, она гордо прошла мимо Володи и скрылась в доме.

— Вот тебе и девчонка! — сказал Снежков с явным восхищением. — Такую не запугаешь. Ты знаешь, мы, пожалуй, и ее возьмем в поход. Если, конечно, она захочет.

Глядя, как быстро испаряются маленькие мокрые следы на солнечных ступеньках крыльца, Володя не очень уверенно сказал:

— Пищать начнет…

— Ну и что же? — Снежков непонятно отчего улыбнулся. — Женщина! Они, брат, и должны пищать. Без этого нам, мужчинам, жить станет совсем неинтересно.

А что хорошего в том, что они пищат? Этого Володя не понял и осторожно спросил:

— Оттого что мы сильнее? Да?

И снова Снежков озадачил его непонятным ответом:

— Это когда как… Вот твоя мама, например.

— Да она совсем и не сильная! Я если захочу, то…

А Снежков все улыбается — или это он просто жмурится от солнца — и слушает, как Володя старается доказать, мама совсем не очень-то сильная.

Пришла с работы мама, такая злая, что Тайка, на что уж любопытная, и та, испуганно пискнув «Здрасьте, теть Валя», исчезла. А Володя подумал, что опять, наверное, отличился Хорошун.

— Мама, что?

Она ничего не ответила. Размахивая какой-то газетой, которую она выхватила из своей сумочки, вышла в сени и решительно постучала к Елене Карповне. Та сейчас же вышла.

— Вот, — сказала мама, — статья про наш дом. Оказывается, это «старая развалина, не имеющая никакой ценности: ни художественной, ни исторической».

— Читала, — протрубила Еления на весь дом. — Это пигалица насочиняла. Ее слова.

И тут Володя с удивлением увидел, как грозная Еления, которая никого не любила, обняла мамкины плечи и громко зашептала:

— А вы не расстраивайтесь. Ничего у них не получится. Не бывать по-ихнему. Не бывать.

— Так ведь она его жена, сына-то вашего. А он так любил все это. Комнаты эти. Всем так восхищался. Нет, не пойму я, как он может!

Еления уже расхаживала по сеням и говорила:

— Все русское, старое искусство им, этим пигалицам, непонятно и противно. Я это заметила сразу. Она и сына моего от дела отбила. Был художник, стал чиновник.

Из своей двери давно уже выглядывала Александра Яновна. И она подала голос:

— А я так думаю, это у него ревность…

Мама отмахнулась от нее:

— Какая глупость!

— Ах, нет-нет. Не глупость совсем. Он тебя, Валентина, никогда и не переставал любить. А пигалица все вызнала и затаила. Все ожидала, когда куснуть побольнее. Вот и дождалась. А он человек слабый, покорный…

Продолжая ходить из угла в угол, Еления молча все выслушала. «Вот сейчас она как даст тетке», — подумал Володя. Но Еления только и проговорила:

— Разворошила старьё.

— Старая-то злоба что вода в тухлой бочке: чем старее, тем воннее. Только взбултыхни ее…

— «Воннее»? Откуда у тебя слова такие уродские?

— От людей.

— Какие люди, такие и слова.

Редко кто отваживался спорить с Еленой Карповной, зная ее нетерпимый характер, и поэтому спокойный тон ее разговора удивил и тем самым взбодрил Александру Яновну.

— Вот уж точно! — воскликнула она. — Уж вы скажете, как обрисуете. Уродские слова. А в статейке в этой все слова прелестные, красивые, а читать, сами говорите, противно.

— Все это глупости, — повторила мама. — А вы идите-ка, погуляйте, нечего вам тут, — приказала она детям.

Уходя, Володя услыхал ее гневные слова:

— Как это противно, когда свое мелкое, личное переносят на дела общественные!

И уверенный ответ Елении:

— Ну, матушка, на этом она долго не удержится.

Еще в коридоре Тая начала шипеть:

— Секреты? Подумаешь… Будто мы сами ничего не знаем. А, Вовка?

Володя не ответил, потому что он и в самом деле не все знал и только не хотел в этом признаться. Ну, а Тайке, конечно, все известно, везде сунет свой нос и потом пойдет ахать и ужасаться:

— Ах, тошно мне, любовь-то до чего доводит!..

Посреди двора под огромной березой стояло корыто, полное воды. Вокруг хлопотали воробьи, торопливо утоляя жажду. Высоко на березе сидела ворона, раздвинув крылья и широко разинув клюв, она, наверное, завидовала воробьям. Ей самой давно уже хотелось пить, но она все оглядывалась по сторонам, не решаясь слететь к корыту. Глядя на нее, Володе тоже захотелось пить, но в дом идти сейчас нельзя, там в сенях идет секретный разговор. «Подумаешь», как только что сказала Тая.

Володя отвернулся и плюнул с высокого крыльца в истомленную зноем траву.

— Да, вот и да, — горячо зашептала Тая. — От любви, если хочешь знать, даже удивительно что бывает.

Припоминая недавний разговор Ваоныча с мамой, Володя подумал, что, может быть, Тайка и права. Что-то есть такое в этой самой любви, чего он еще не понимает. Какая-то неведомая, сказочная сила, которая действует только на взрослых и отчасти на девчонок. Мальчишкам на нее наплевать, тем более что сила эта какая-то бестолковая: то она добрая, как у Снежкова, то злобная, как у Ваоныча. Это значит какой человек, такая у него и любовь. Так, что ли?

Нет, ничего тут не поймешь, а спрашивать неловко. Да из ребят, наверное, никто и не знает, а у взрослых спрашивать бесполезно. «Вырастешь — узнаешь» — вот у них и весь ответ. Тайка о чем-то догадывается, а может быть, ей мать рассказала. У Тайки, что ли, спросить?

Он посмотрел на Таю: сидит на траве и, заглядывая в корыто, охорашивается, приглаживает свои бантики. Лицо у нее такое, будто письменную решает. Нет, ничего она не знает, только хвалится.

— Не свались в корыто! — крикнул Володя и пронзительно свистнул. Не торопясь он спустился с крыльца и уселся на резной скамейке в тени около дома.

Нежно улыбнувшись своему отражению, Тая поднялась и, вывертывая ноги, направилась к калитке, и оттуда сейчас же послышалось ее жеманное попискивание и смех. «С кем это она?» Володя хотел идти посмотреть, но тут калитка распахнулась и показалась Тая. Теперь она нормально вышагивала впереди, за ней, удивительно легко отталкиваясь от земли, двигался могучий Хорошун.

— Вовка, привет! — крикнул он и взмахнул толстой рукой. Только сейчас заметил Володя, как стремительно он идет, и подумал, что если Хорошун так легко несет свое громоздкое тело, то значит, он очень сильный человек.

— Загораешь? — спросил Хорошун, здороваясь с Володей и Таей за руку, как со взрослыми. Он приходит не первый раз и уже всех в доме знает. В общем, он считал себя в доме своим человеком.

— А где все? — спросил он снова.

— Там. — Володя махнул рукой.

— Чем заняты?

— Разговаривают про статью.

— А что о ней говорить? — воскликнул Хорошун. — Морду надо бить за такое выступление. — И, вспомнив что-то веселое, Хорошун, посмеиваясь, сообщил: