Савелий Леонов - Молодость

Комбриг Соколов, холеный мужчина средних лет, сидел в просторном кабинете и читал газету. Он держался на стуле очень прямо. Ноги, обутые в начищенные хромовые сапоги, находились под столом в таком положении, какое принимают они по команде «смирно». В газете сообщалось, что прибывший из Москвы лектор выступил с речью, полной сомнения в силах и средствах активной обороны Тамбова. Хотя в гарнизоне насчитывалось до трех тысяч штыков, артиллерийский дивизион и броневики, троцкистский эмиссар явно игнорировал их мощь. Зато всячески преувеличивал силы белых и говорил об опасности со стороны крестьянства, якобы пропитанного кулацким духом.

Соколов бросил газету на стол и закурил папиросу. Он думал о создавшемся положении. Если до приезда Подбельского возле Тамбова кое-как сооружалось кольцо обороны, то после его речи у людей опустились руки. В городе носились слухи о приближении двадцати мамонтовских полков. Что покажет будущее? Не поплатиться бы головой за все эти дела!

— Товарищ комбриг, к вам гражданин, — доложил появившийся у двери дежурный по штабу,

— Кто такой?

— Назвался вашим родственником…

— Проведите сюда!

Дежурный исчез и тотчас вернулся, сопровождая рыжеусого человека в кожанке. Комбриг поднял на посетителя серые, холодные глаза. И вдруг побледнел… Хотел встать, раздумал. Наконец отослал дежурного.

— Вы… ко мне?

Ефим сразу увидел в комбриге кадрового офицера… Сделав два строевых шага к столу, он молча вручил письмо.

…Через несколько минут Ефим вышел из подъезда штаба. Почти одновременно со двора верхом на кауром жеребце выехал Соколов и поскакал к вокзалу, где расположился артиллерийский дивизион. Туда был вызван начальник броневого отряда Лерхе и некоторые командиры пехотных частей — из бывших офицеров.

У вокзала царила паника: толпа людей с криками пробивалась на перрон и приступам брала подвижной состав. На площади и в прилегающих улицах образовалась запруда из ящиков, мешков, тюков… А машины с эвакуационным грузом все подъезжали.

Внезапно на Советской улице затрещал пулемет. Ему отозвался другой, третий. Это неслись по городу броневики с засевшими в них предателями. Они открывали огонь по окнам учреждений и по безоружной толпе.

Сделав переполох, броневики поспешили уйти к Моршанску. И тотчас вдалеке грохнул орудийный выстрел. Над Тамбовом поднялся свист и гром: снаряды рушили жилые дома, вокзальные постройки, эшелоны.

Утром на подступах к городу показались казаки. Они мчались, размахивая клинками, и кричали бойцам артиллерийского дивизиона:

— Сдавайтесь, хлопушники! Комбриг Соколов — у нас, замки с орудий сняты! Пальнуть вам нечем!

Их встретили винтовочными залпами курсанты пехотной школы, но казаки прорвались сквозь редкую цепь красноармейцев. Бой превратился в отдельные — очаги сопротивления.

Ефим, притаившись на одном из пустырей, видел, как упорно отстреливался китаец-доброволец у склада. Вероятно, он стоял здесь часовым и его забыли сменить отступившие подразделения. Бережно расходуя патроны, китаец метко снимал донцов, пытавшихся овладеть складом, и уже краснели перед ним в бурьяне лампасы и околыши фуражек убитых.

— Не трусишь? — крикнул Ефим, подползая сзади.

— Моя не бойся, — оглянувшись, ответил китаец, — моя большевик!

Он прицелился в скакавшего казака, но выстрелить не успел… Ефим разрядил в спину героя свой маузер.

Город стонал от проносившейся по улицам бешеной конницы, от криков и пальбы. Мамонтовцы хватали и расстреливали на месте коммунистов, советских работников, женщин-активисток. Есаул Рогинский, допрашивая сотрудницу губчека Марию Федотову и не добившись признаний, выпустил в нее семь пуль из нагана.

За вокзалом раздался оглушительный взрыв. Это по приказу Мамонтова был уничтожен железнодорожный узел.

Возле банка торопливо спешивались казачьи сотни, выламывая двери, устремлялись в кладовые. Станичники набивали переметные сумы золотом, серебром и керенками.

Открывали церкви, приторачивали к седлам узлы с богатыми сокровищами алтарей. Гостеприимная буржуазия радостно принимала у себя «освободителей». Начались кутежи. К пьяным грабителям-казакам присоединились выпущенные из тюрьмы уголовники. Они растаскивали склады с мукой, крупой, солью, мануфактурой. Загуляла анархия — мать порядка!

Ефим ждал награды. Однако Мамонтов забыл о нем.

Когда полки Мамонтова окружали Козлов, имея своей целью захватить штаб Южного фронта и Реввоенсовет, руководство этой ответственной операцией было доверено командирам дивизий—генералам Постовскому и Толкушкину. Сам же прославленный военачальник задержался в недавно организованном совхозе племенного животноводства, отбирая для себя шестьдесят лучших коров,

— Отправьте их под надежной охраной в Нижне-Чирскую, — приказал Мамонтов адъютанту, с удовольствием вспоминая станицу, где поднял он в прошлом году мятеж против Советов и где принимали его в число почетных казаков.

Звуки боя, отчетливо доносившиеся из города, стали затихать. Сначала прекратили огонь батареи. Затем смолкла пулеметная дробь, и только винтовочная стукотня — признак обычных грабежей и расправы с населением — не ослабевала.

Прискакал чубатый хорунжий от Постовского. Сдерживая храпящего, в клочьях пены коня, вскинул ладонь к запыленному козырьку фуражки:

— Город занят с налета, ваше превосходительство! На станции — сотни вагонов добра, цистерны со спиртом. Коммунисты перебиты!

— А штаб Южного фронта попался?

— Никак нет, ваше превосходительство! Удрал в последний момент! Потому-то и задержалась эвакуация поездов с ценностями. Видимо, местные власти надеялись…

— Коня! — свирепо гаркнул Мамонтов, не слушая больше хорунжего. Усатое лицо его, сильно загоревшее в дни рейда, отливало бронзой. — Передайте генералу Постовскому, что он кретин! Я покажу ему, как решать военную задачу!

— Слушаюсь, — испуганно козырнул хорунжий и ускакал.

Мамонтов ехал по улицам Козлова, кидая волчий взгляд на разгул пьяных казаков. Сейчас он презирал эту банду, обманувшую самые радужные его надежды.

— Им бы только грабить, — говорил Мамонтов, остановившись возле отведенного ему дома. — Сколько взяли спирта? — спросил он адъютанта и, не ожидая ответа, приказал — Вылить на землю! Иначе корпус падет без сраженья…

Осматривая помещение, Мамонтов надменно отвечал на приветствия штабных офицеров, которые занимались упаковкой добычи, составлявшей долю самого командира «донской стрелы». Здесь были золотые и серебряные подсвечники, церковные чаши, старинные иконы в дорогих окладах, сосуды, фамильные столовые и чайные приборы, много жемчуга и бриллиантов.