Савелий Леонов - Молодость

— Конечно, ваше превосходительство, обстановка до крайности усложнилась. Но благодаря помощи союзных разведок нам удалось связаться с новой секретной агентурой в штабах Южного фронта. Это чрезвычайно ценная находка.

— Это офицеры?

— Так точно!

Генерал навалился грудью на стол и взял в руки карандаш. Остаток ночи провели в разработке контрплана разгрома 55-й дивизии, наступавшей на станцию Куракино.

С рассветом два корниловских полка вышли к деревням Глебово и Кресты и, не занимая их, скрытно расположились в кустарниках. Подпустив на сто шагов правофланговый полк советской дивизии, корниловцы открыли губительный перекрестный огонь.

Генерал и Лауриц наблюдали издали смятение красных, зажатых с двух сторон и не успевших развернуть колонну для боя. Лошади, впряженные в пулеметные двуколки, понеслись, растаптывая пехотинцев.

Донесся многоголосый крик:

— А-а-а-а-а-а!!! — и корниловцы поднялись в атаку, сокращая тот острый угол, из которого старались выбраться красноармейцы.

Вдруг генерал сердито задышал, топнул ногой, и его непомерная шея стала раздуваться, как у кобры. Он увидел нечто поразительное: какой-то красный, метко бросая в атакующих гранаты, заставил корниловцев отхлынуть, а затем повел на них горстку товарищей, успевших оправиться от внезапного нападения. Поступок героя зажег и остальных советских бойцов. Ответная беспорядочная пальба местами переходила в дружные залпы, и вот уже длинно и ровно застучал снятый с двуколки пулемет.

— Бабы в юбках, а не корниловцы! — негодовал генерал. — Упустить противника из мешка! Полковник, скачите! — оглянулся он на Лаурица. — Надо скорее ударить во фланг другим частям большевистской дивизии!

Лауриц ускакал. Но еще долго пришлось корниловцам биться в перелеске, прежде чем они повернули на основные силы комдива Станкевича.

Глубокой ночью вернулся Пригожин на позицию, которую с вечера занимала 55-я дивизия, и не застал там никого. Дивизия вышла для выполнения боевой задачи..

От пронизывающей изморози Пригожин чувствовал дрожь во всем теле. Он потерял еще целый час, прежде чем удалось напасть на след продвигавшихся в темноте полков.

— Мне надо найти комдива! — сказал он, подъезжая к группе красноармейцев, которые с перебранкой выручали из канавы походную кухню.

Люди перестали спорить. Один из них, подойдя ближе и узнав Пригожина, сообщил, что штаб дивизии и политотдел переехали на станцию Золотарево, а Станкевич находится впереди колонн.

Пригожин нагнулся к гриве измученного коня и поскакал. Холодный мрак ночи расступался перед ним, чтобы тотчас сомкнуться за крупом его лошади. Проплывающие мимо пехотные подразделения, пулеметные запряжки, отдельные всадники напоминали о себе лишь чавканьем грязи под ногами.

Когда движение останавливалось, Пригожий, лишенный звукового ориентира, натягивал поводья, боясь кого-нибудь раздавить. Он был тронут дисциплиной на пути следования. Бойцы и командиры шли молча, изредка тихо обмениваясь замечаниями. Никто не курил. Повозки не скрипели. Приказания начальства быстро и бесшумно передавались по рядам. Этот строгий воинский порядок заставлял Пригожина держать прямее голову, хотя в сердце таилась тревога.

Наконец он услышал знакомое покашливание простуженного Станкевича и осадил лошадь.

— Разрешите доложить, товарищ комдив, — приподнялся на стременах Пригожий, — ваше приказание выполнено!

Станкевич повернулся в седле.

— А, догнали? Хорошо. Теперь я вижу, что Лауриц удачно назначил вас для связи со штабом армии, — суховато промолвил он и толкнул шпорой своего высокого, в белых чулках жеребца.

Командир дивизии находился в мрачном расположении духа. Исчезновение Лаурица не столько насторожило, сколько расстроило привычный ход его мыслей. Прибавилось много лишних хлопот. А тут еще простудился некстати.

Впрочем, Станкевич тщательно скрывал от окружающих и болезнь, и внутреннее расстройство. Он делал вид, что и взрывы мостов позади — чепуха, надо только умело совершить ночной маневр и повести стремительное наступление во фланг ударным полкам белых.

Пригожий снова поравнялся с высоким силуэтом Станкевича и, наклонившись, сказал:

— Извините, товарищ комдив, я должен предупредить вас…

— Предупредить? О чем?

— По моему твердому убеждению, Лауриц сбежал к противнику!

— Что-о? Такие дикие подозрения! — отшатнулся Станкевич и закашлялся, — Ну, докажите, докажите, милостивый государь! Почему вы у-беж-де-ны?

Волнуясь, Пригожий заговорил о посещении квартиры Лаурица, но Станкевич перебил:

— Фантастика! Недопустимое безобразие в боевой обстановке! Стыдно! Так можно оскорбить любого из нас! Вы слишком погорячились, товарищ Пригожий!

— Напротив, я чересчур долго бездействовал, товарищ комдив, — настойчиво продолжал Пригожий и запальчивой скороговоркой привел ряд доводов о несомненном вредительстве Лаурица в создании оборонительных линий укрепленного района, о третировании подчиненных, изъявивших желание драться с белыми.

Станкевич молчал. В словах Пригожина был честный патриотический жар и здравый смысл. Действительно, оборонительные сооружения под Орлом сделаны скверно и безграмотно! Станкевич и сам возмущался, осматривая их. Однако он не видел связи между дрянными окопами на Оке и неудачной разведкой начальника штаба дивизии.

— Больше выдержки, товарищ Пригожин! Бой покажет, на чьей стороне правда. Мы должны идти с одной непоколебимой мыслью: выиграть бой.

— В таком случае, — сказал Пригожин, — прошу отпустить меня из штаба в строй. Там я буду полезней.

— Хорошо! — у Станкевича даже бодрее зазвучал голос. — Можете принять батальон в полку, где вчера был убит комбат.

— Благодарю.

И они расстались.

Вскоре Пригожин уже шел со своим батальоном в головной колонне полка. В отличие от других командиров, вооруженных только наганами, он нес на ремне винтовку, на поясе висели гранаты. Карие глаза его внимательно осматривали неровные поля, тонувшие в сером утреннем тумане, который сливался с дымом от затапливаемых печей в деревнях Глебово и Кресты. Хотя предполагалось встретить белых не ранее чем через час, Пригожин выдвинул пулеметы на фланги батальона.

На ближайшей к нему пулеметной двуколке сидел наводчиком круглолицый парень в английской шинели, с карабином через плечо. Пригожий нахмурился и спросил:

— Почему надел трофейную шинель? Думаешь, она лучше нашей?

— Никак нет, товарищ комбат, — смело, почти весело ответил наводчик, — нашу не променял бы на такую тряпку! Да после плена вещевой склад не попадался.

— Ты был у деникинцев?