Вениамин Лебедев - По земле ходить не просто

— Куда ты, Коля? — всполошилась Зина.

— Пока на вокзал, а оттуда на фронт. Через два часа придет наш эшелон.

— Два часа! — почти вскрикнула Зина, загораживая ему дорогу. — Слушай, так нельзя! В твоем распоряжении около двух часов!.. Клава, одевайся и беги в театр! Пробейся любой ценой, но скажи Нине!

— Не надо, Зина! — запротестовал Николай.

— Молчи! Не твое дело! Раздевайся и садись. Мог же ты написать пару слов? — упрекнула она.

— Мог. Вначале думал: пройдут большие бои, а там можно будет… Но так получилось… Опомнился в госпитале через три недели… Лежал… Из госпиталя написал, а тут карантин начался.

— Да скоро ли ты? — прикрикнула Зина на Клаву, которая, одеваясь, прислушивалась к разговору.

Зина отобрала у Николая вещевой мешок, шапку. Незнакомая девушка тоже засуетилась. Она достала из тумбочки масло, хлеб, сахар и расставила все это на столе.

Когда она возвратилась с чаем из кухни, Николай уже сидел за столом. На поношенной суконной гимнастерке она разглядела тусклый блеск ордена Красного Знамени и рядом с ним орден с золотыми лучами, выходящими из круга.

Клава скоро вернулась из театра. Нину и Федора она не нашла, но узнала, что они ушли из театра после первого действия.

Николаю было пора возвращаться на вокзал. До прихода эшелона оставалось около часа.

В трамвае, кроме Николая и кондуктора, ехали еще парень лет двадцати пяти и девушка. Они сидели друг против друга и шептались о чем-то. Николаю стало завидно. Есть же люди, которым и в такие годы улыбается счастье! Ему никто не прошепчет на прощание милую чепуху…

Было холодно. Николай смотрел на улицу сквозь маленькую круглую проталину на затянутом толстым слоем льда оконном стекле. Проталина быстро затягивалась, и он время от времени горячим дыханием восстанавливал ее.

На остановке Дальней Николай вышел из вагона: трамвай этого маршрута поворачивал к заводу «Чекист». Не дожидаясь нужного трамвая, он пошел пешком.

На пустыре между городом и вокзалом он замедлил шаг и вполголоса затянул старую песню:

Человек шел с войны на войну, шел во имя долга.

Во имя долга… Долг человека, гражданина, комсомольца… О своем долге думали рыцари свободы: Рылеев, погибший на виселице, изгнанник Герцен, тосковавший на чужбине, Чернышевский, томившийся в тюрьмах и ссылках, народовольцы, шедшие на отчаянные, хотя и бесплодные подвиги.

А колесо истории неутомимо катилось вперед… Двадцатый век родился под грохот орудий. Англо-бурская, испано-американская войны и зверское подавление народного восстания в Китае — были детскими шалостями Только что родившегося империализма. Но новый век породил и другую силу — пролетариат с его партией;. Те; кто называл себя большевиками, загнанные в глубокое подполье, звали пролетариат к революции. Это они, когда империализм бросил мир в море страданий и горя, указали путь освобождению: превращение империалистической войны в гражданскую Это они в памятные дни октября семнадцатого года повели на штурм Зимнего революционные полки и отряды Красной гвардии.

В самые трудные дни гражданской войны большевики устами своего вождя Ленина бросили тревожный клич народу: «Социалистическое отечество в опасности!» По их призыву солдаты, только что вернувшиеся с осточертевшей войны, вновь уходили защищать Отечество. Народ, одетый в старые потрепанные шинели, матросские бушлаты, рабочие куртки и крестьянские армяки, остановил полчища германских захватчиков под Нарвой и Псковом. Эти люди, голодные и тифозные, гнали орды Колчака на восток, Деникина — на юг и прочих — на север, на запад…

Это был их долг…

Пятилетки! Разве и это не подвиг народа? Человек советской страны штурмовал самую страшную опасность— отсталость.

Вырос советский народ, вырос долг человека, й теперь народ вновь шел по дорогам войны, чтобы укрепить безопасность северо-западных границ.

Вместе с молоком матери входит в нас любовь к Отчизне, гордость ее героическим прошлым, великим настоящим и прекрасным будущим. Вместе со сказками бабушек впитываем мы в себя любовь к своему народу за его справедливость, трудолюбие и силу.

Каждый мечтает быть достойным человеком своей страны, быть таким, чтобы мать могла гордиться тобой, чтобы отец мог разговаривать с тобой как с равным.

Как ты, Николай Снопов, сын и внук солдата, получивший высшее образование в стенах советского вуза, сумеешь выполнить свой долг? Хватит ли силы и мужества прожить так, чтобы потом, когда пройдут годы и наступит время больших мирных дел, ты со спокойной совестью мог взглянуть людям в глаза?

Не для войны вырастили тебя родители, не для войны ты учился в институте. Да и специальность выбрал сугубо гражданскую. Война для тебя — вынужденная необходимость. Будет время, когда-нибудь и ты, может быть, одетый в гражданский костюм, переступишь порог классной комнаты и скажешь: «Здравствуйте, ребята. Начинаем урок…»

А пока… Иди, солдат, спеши туда, где кипит битва за судьбу человечества. Иди и не оглядывайся.

Нина спешила. Пробежав двор общежития, она вошла в вестибюль. Комендант тетя Вера что-то сказала ей вслед, но она, боясь остановиться, только кивнула головой и пошла дальше. Коридор второго этажа показался ей бесконечно длинным. Наконец она ухватилась за скобу двери и тут только поняла, что спешить было незачем: от себя не уйдешь и позабыть ничего не удастся.

— Нина, где ты была? — спросила Зина.

— Не спрашивайте, девушки, — сказала Нина, скользя по лицам подружек блуждающим взглядом. — Я сказала Феде все. Он не тот, каким я его представляла! Все кончено! Да, да!

— Давно бы так! — вырвалось у Зины. Она обняла подругу и поцеловала в щеку.

— Ты рада… Я это знаю… — сказала Нина печально. — А я верила ему… Понимаете, он хотел мое заявление через друзей изъять из военкомата! Он мертвых способен осуждать… Хвастаться перед ними.

— Знаешь, у нас для тебя есть неожиданная новость, — начала Зина осторожно. — Радостная.

— Что теперь может быть хорошего?

— Представь себе, Дмитрий Петрович ошибся.

— В чем ошибся?

— Ты понимаешь, Коля жив и здоров.

Нина не выразила даже удивления. Устало опустилась она на стул и грустно сказала:

— Чего не может быть, того не бывает. Мертвые из могил не встают.

— Но живые зато приезжают обратно, — возразила Клава.

— Я бы очень хотела, чтобы он был жив… Для него, конечно… Не нужно утешать, девчата. Зачем? Я же все знаю…

— Честное комсомольское, Нина! Он же только-только здесь был. Заехал всего на несколько часов. По пути на финский фронт.