Вениамин Лебедев - По земле ходить не просто

Опираясь рукой на чемодан, он смотрит куда-то вдаль. Может быть, видит он в эту минуту родную свою сторонку. Знают батарейцы: ждет его в Поволжье большеглазая Настенька, заканчивающая в этом году десятый класс. На верхних нарах Семен Макаренко и Закир Мухаметдинов, обнявшись, раскачиваются в такт песне. Красноармеец Журба, устремив взгляд на прыгающее в печурке пламя, заливается высоким тенорком. Алексеев, ставший вдруг строгим, еле шевелит губами, прислушиваясь к словам…

Эшелон медленно и плавно тронулся с места. Журба спрыгнул с нар и приоткрыл дверь.

— Эй, ребята! Смотрите! — крикнул он.

На перроне стояли красноармеец и девушка. Девушка что-то говорила ему, показывая на двигающиеся вагоны, а он порывисто обнял ее и поцеловал.

Из открытых дверей вагонов неслись крики:

— Эх, знай наших, не поминай других!

— Горько!

— Пропала головушка!

— Прилип солдат к дивчине!

— Сильнее, дружище!

— Отстанешь, дурень!

Девушка отшатнулась от солдата. Ее полуоткрытые губы страдальчески морщились, ловя воздух.

— У-ух! Полжизни отдал бы за такие проводы! — не выдержал Казаков.

— Да, посчастливилось служивому. Красноармеец побежал к ближнему вагону. Навстречу ему потянулись десятки рук, готовые помочь.

Внимание Андрея привлекло необычное движение. На перроне появились четыре женские фигуры. Увидев двигающиеся вагоны, одна из них вытянула руку и сразу беспомощно опустила ее.

— Коля! — послышался надрывный крик. — Коля!

— Снопов! Снопов! — отчетливо донеслось из мглы. Николай кинулся к двери и, растолкав товарищей, повис на поручнях.

Вагоны, набирая скорость, катились дальше и дальше…

Почти полсуток эшелон стоял на станции. Батарейцы ушли в баню. Николай и Андрей, бывшие дневальными и успевшие уже помыться, остались в вагоне. Андрей подметал пол. Но как он ни старался, сор почти не убывал. При каждом взмахе от веника отлетали сухие листья. Андрей чертыхнулся, выскочил из теплушки и с ожесточением заколотил веником по обшивке вагона. Через несколько минут он вернулся с голиком. Закончив приборку, вытер вспотевший лоб. Николай снял с печки ведро с кипятком и поставил чайник с заваркой. Увидев, что Николай подобрал баян, Андрей сердито спросил:

— Опять на баяне пилить? — А что? Мешаю?

— Играй, если тебе хочется.

— Все же, мешаю?

— Да нет же! — крикнул Андрей. — Только интересно получается: утром ты с баяном, вечером тоже. Поговорить ты можешь с товарищем? Скажи, что у тебя там с Ниной?

— С Ниной? Очень просто. Сегодня у нее свадьба…

— А что за истерические вопли были там на вокзале? Это она?

— Ты слышал, Андрюша? Ты видел? — спросил Николай вдруг тихо и грустно.

— Что я? Не в очках ведь хожу.

— Андрей, ты любил когда-нибудь?

Конечно, Андрей любил. Это было три года назад, когда он поступил в восьмой класс школы рабочей молодежи. Ему тогда пошел восемнадцатый год. Вместе с ним училась полноватая блондинка Галя Сивунова, дочь инженера. Она была страшной тупицей, и когда отвечала у доски, в классе стоял сплошной хохот. Но одевалась она со вкусом и сама была очень красива.

В том году все одноклассники Андрея влюблялись. И было это так заразительно, и так много было разговоров об этом, и так подзуживали все и Андрея, что пришла наконец и его пора. В канун одного из выходных дней Андрей, краснее вареного рака, подошел к Гале, сжимая в руке два билета в кино.

— Галя, можно вас сегодня пригласить в кино? — пролепетал он заранее подсказанную ему товарищами и заученную им фразу, заикаясь и бледнея…

С тех пор Андрей вечером после занятий провожал Галю до дому, а накануне выходного дня они ходили в кино.

Галя оказалась девушкой привередливой. То ей галстук его не нравился, то костюм выглажен не так. Весной следующего года она повадилась на танцевальную площадку и очень недовольна была его поношенным, костюмом. Пришлось Андрею попросить дома денег и заказать в мастерской новый. Галя настаивала на том, чтобы сшить широкие длинные брюки, такие, чтобы закрывали ботинки: так было модно.

— Вот теперь ты настоящий парень! — сказала Галя восхищенно, когда он в новом костюме встретил ее в назначенный час в скверике. — Прелесть, Андрюша!

В тот же вечер они поехали на танцы в городской сад. Танцуя, Андрей разгорячился, быстро закружил Галю и… сам наступил на свою штанину. Галя споткнулась и вскрикнула. Не успел Андрей переступить, как оба они, столкнув кого-то, вылетели с площадки. Поднялся переполох. Андрей помог подняться Гале, и они оба позорно бежали. С тех пор, сколько она ни назначала свиданий, Андрей не шел к ней. Так и рассохлась любовь…

— Тебе легко, Андрей, — сказал Николай, присаживаясь к печке. Отблески горящих углей заиграли на его лице. — А я вот не могу.

— Слушай, Колька… Удивительное дело, почему у таких родителей, как Василий Ефимович, дети такие нюни? — сказал Андрей, присаживаясь рядом.

Николай засмеялся и ткнул Андрея кулаком в бок. Тот ответил, и они, сцепившись, как школьники, повалились на нижние нары. Борьба продолжалась и там.

На перроне послышался топот.

— Батарея-а! — прозвучал рядом знакомый голос капитана.

Топот усилился.

— Стой!.. По вагонам!

Первым в теплушку поднялся Гусев. Николай и Андрей торопливо одергивали гимнастерки, приготовляясь к рапорту.

— Ух, как жарко натопили! — с восторгом крякнул командир батареи. — Не надо, — остановил он Андрея, начавшего рапорт. — Вижу—тепло. С вами поеду, ребята.

В вагон один за другим поднимались бойцы.

— Молодцы, дневальные, — похвалил старшина. — Теперь бы чайку не мешало, товарищ капитан? — обратился он к Гусеву.

— Чай готов. Вскипятили два ведра. С заваркой, — доложил Андрей.

— Приготовь кружки! — весело приказал Гусев. — Старшина, давай сюда все твои трофеи!

Нину прямо с лекции вызвали к директору института, и на занятия она не вернулась.

Встревоженная Зина сразу после занятий уехала в общежитие, не дождавшись даже подруг.

В коридоре второго этажа она остановилась: из комнаты доносилось пение Нины. Это было удивительно. С тех пор как осенью из Монголии приехал Колесниченко, она ни разу не пела.

Песня была старая — Зина не знала ее, — в форме разговора девушки с пожилым человеком, очевидно, очень древняя, передававшаяся из поколения в поколение.

Зачем вечернею порою Одна выходишь на крыльцо? — Мне не спится, не лежится Да страшно видится во сне, Да не во сне ли, наяву ли, Как будто мил домой пришел. Шинель, военная фуражка…

Зина осторожно открыла дверь и поняла, что Нина уезжает. Постель ее была собрана, и сама она, одетая в гимнастерку и юбку военного покроя, в сапогах, связывала багажными ремнями ватное одеяло. На столе лежал берет со звездой, а через спинку стула перекинута шинель. Занятая своим делом, Нина не заметила Зины.