Вениамин Лебедев - По земле ходить не просто

— Никитина не в моем вкусе.

— Ха! Давно это ты так заговорил?

— Давно? А хотя бы с сегодняшнего дня.

— Ребята! Сенсация! Стенгазета новая! — крикнул кто-то в дверь.

В один миг комната опустела.

— Ну, давай билет, — сказал Родионов. — Надо посмотреть, как реагируют ребята. Как-никак, я все-таки редактор.

После ухода Родионова Зина подождала несколько минут, но никто не шел больше за билетами. Рассердившись, она скомкала оставшиеся и сунула в портфель: если надо, пусть теперь ее ищут. Не обязана она каждому на подносике доставлять.

В нижнем этаже около стенгазеты толпились студенты.

Зина хотела назло Васе Родионову пройти мимо, но в глаза ей бросились яркие рисунки последнего столбца, Она издали увидела карикатуру на Нину. Художник несколькими штрихами передал не только сходство, но даже характер ее.

— Что ты тут намалевал? — зло спросила она, пробираясь к газете.

Карикатура была едкая. Нина нарисована убегающей от хорового кружка за длинными рублями. Вслед неслись слова с нотными знаками: «Вернись, мы все простим…» А внизу было пояснение: «В погоне за заработком Нина Никитина перестала заниматься в хоровом кружке».

Зина растерялась. Как к этому отнесется, как примет это Нина? Формально все тут правильно, но карикатура была явно рассчитана на то, чтобы унизить, ошельмовать ее.

Кругом смеялись. А Зине трудно было защищать подругу. В последнее время она сама перестала понимать ее. Зачем ей действительно надрываться в работе? Летом прошлого года работала дежурным врачом при клинике, а теперь в «Скорой помощи». Стала молчаливой, замкнутой. Все время только работа и учеба. Даже в выходной день — в библиотеке…

В общежитии Нины не было. Зато она оставила Зине записку, в которой просила принести билет в кино.

Сама она должна забежать в дежурку «Скорой помощи».

Было холодно. Часы показывали уже без трех минут одиннадцать, а Зина, ожидая подругу, все стояла на улице. Наконец в вестибюле прозвенел последний звонок. Ждать больше не было смысла.

«Дура! — мысленно ругалась Зина. — Этой глупости еще только не хватало. На торжество Васе Родионову — этому маменькиному сынку».

После кино Зина, не дожидаясь Клавы, торопливо пробралась к выходу. Та, правда, и не нуждалась, кажется, в ней: нашла общий язык с Костей.

Зина торопилась поскорее добраться до общежития и поговорить с Ниной по душам, пока никто не помешает.

Но Нины в комнате не было. Зина испугалась и, сбежав вниз, позвонила в «Скорую помощь».

— Врач Никитина ушла отсюда два часа назад, — ответили ей.

Замерещились всякие несчастья. Подумалось, что Нина, узнав о карикатуре, решилась на какую-нибудь глупость. С этими мыслями Зина выбежала из общежития.

Нину она увидела на главной улице. Казалось, что она очень устала и придерживается поближе к стенам домов.

— Из-за меня в кино не ходила? — виновато спросила она.

— Ты была в институте?

— Ты о стенгазете? Я знаю.

— Хорошо хоть это, — вскипела Зина. Уже в комнате она зло напала на Нину:

— Думаешь все деньги одна заработать? Никому не оставить?

— И ты то же самое, как все, — вяло откликнулась Нина.

— Что же… На чужой роток не накинешь платок. И без меня об этом говорят достаточно.

— Но ведь скоро нам самим придется решать судьбу больных. Бороться за них… За жизнь бороться… Тогда рядом не будет доктора Пронина и доцента Колесниченко…

— Вот-вот! — окончательно разозлилась Зина. — Так и будем говорить на комсомольском собрании. По-твоему выходит, что из нашего института выходят одни неучи. А ты будешь исключением. Правильно говорят: перехвалили тебя, да нашлись сердобольные покровители…

В это время Зину вызвали к телефону. Звонил Дмитрий Петрович Колесниченко. — Как состояние Нины?

— Из-за карикатуры люди еще не умирали, — резко ответила Зина.

— Какая карикатура? При чем тут карикатура? Я спрашиваю о температуре…

— С чего бы это вдруг мы стали мерить ей температуру?

— Да вы что там, все, что ли, ненормальные? — рассердился Колесниченко. — Одна играет со своим здоровьем, а другая… Она разве вам ничего не сказала? Понимаете? Несчастный случай… Кровь нужна была. А под руками такой группы крови не оказалось. Нина свою отдала… Много…

Зина вышла из телефонной будки потрясенная и остановилась, стиснув виски ладонями. Пришла она в себя от торжествующего голоса Васи Родионова, бросившегося ей навстречу.

— Зиночка! Почему сегодня не видно вашей подруги Нины?

— Замолчи, худдожник! — бросила Зина, оттолкнув его.

И столько совершенно неприкрытого презрения и возмущения было в ее голосе, что Родионов умоляюще прокричал вслед:

— Зина! Погоди!

— Отстань!

Когда она забежала в комнату, то увидела, что Нина лежит на кровати и, уткнувшись в подушку, рыдает.

— Ниночка, милая, что же ты молчала, как не стыдно… Эх ты… Славная моя…

— Праздник… А от него даже открытки нет! Почему он не напишет? — спросила Нина и еще сильнее разрыдалась.

В это утро Николай проснулся в каком-то возбужденном настроении и долго не мог выйти из состояния не то сна, не то яви. Он был уверен и не уверен в том, что только что разговаривал с Ниной Где был этот разговор, о чем, он не помнил Помнилось только, что разговаривали полунамеками, но прекрасно понимали друг друга. И в груди от этого осталось чуть щемящее душу волнение..

Почти полтора года он ничего не знал о Нине. Да и что, собственно, нужно было знать? Что не хватило пригласительного билета на свадьбу? Дал же он себе слово никогда больше не думать о ней… А вот нехитрый сон — и в который уже раз! — опять разбередил душу.

Он знал свою способность видеть себя как бы со стороны. Дурная это или хорошая черта, он сам не понимал и никому никогда не говорил о ней. Вот и сейчас он вдруг представил себе солнечный день и себя самого в военной форме и с вещевым мешком за спиной в родном городе. Навстречу ему идет женщина с двумя маленькими сыновьями-красавцами в одинаковых костюмчиках… Нина!.. Но нет, нет, это не может быть она… не может быть…

С трудом отогнал Николай от себя видение, приподнялся и, откинув край палатки, выглянул наружу. Солнце за артиллерийским парком только что оторвалось от горизонта. В долине над прудом лежал негустой сизый туман. Трава серебрилась росою. В густое щебетание птиц время от времени врывались басистые голоса петухов, доносившиеся из деревни за прудом.

Тихо отшагивал дневальный между рядами палаток.

— Опять на тебя хандра напала? — раздался почти над самым ухом голос Андрея, который лежал с ним рядом.

— Спи ты, черт! — отругнулся Николай, застигнутый врасплох.

— Слушай, Колька, — таинственно зашептал Андрей, — ну напиши ты ей прямо: сохну, мол, милая, не могу без тебя. Ну до каких пор ты будешь мучиться?