Вениамин Лебедев - По земле ходить не просто

— Я-то знаю, какая она бывает. Испытала сама с сыном…

— А муж? В тылу у немцев? Отсиживается там? Карпов был в том же районе, но почему-то выехал: выполнил особое задание и сейчас на фронт отправился.

Ивлянская умышленно говорила громко. И достигла цели: собравшиеся в приемной с неприязнью смотрят на Заякину, а Заякина молчит, ей нечего сказать.

Кое-как уговорила Аня соседку-старуху остаться с сыном и уехала в колхоз, где председателем теперь был Василий Ефимович Снопов.

Дети мерзли. То один, то другой останавливался и с тоской смотрел вдоль бесконечной борозды. К обеду у всех посинели и распухли руки. Несколько раз Аня водила их погреться к костру, но разве поможет это в такую гнусную погоду? Да и копаться приходится в холодной мокрой земле.

Аня подошла к двум девочкам, в стороне от других выбиравших картофель.

— Анна Григорьевна, можно к костру? Очень холодно.

И вдруг Аню точно осенило:

— Давайте сначала догоним остальных.

— Как их догонишь?..

— Я вам помогу.

Она взяла из рук девочки ведро и торопливо начала выбирать клубни. Это подхлестнуло девочек, и они заторопились.

— Светлана, бери ведро и беги к телеге высыпать. Таня, помоги ей. Быстрее, девочки!

Минут пятнадцать прошло, пока догнали других, а у Тани и Светланы на щеках появился слабый румянец. Они уже позабыли, что руки все еще очень холодные. Ритм работы захватил их.

— Теперь холодно, Светлана?

— Ой, нет! Теперь хорошо.

— Вот так и работайте, быстро-быстро. Тогда не будет так холодно.

И Аня стала ходить от одной группы ребят к другой и все торопила и подгоняла:

— Быстрее, ребята! Быстрее, девочки! Поднажмем вон до того куста полыни и — к костру.

У полыни она крикнула весело:

— Хватит! К костру, ребята!

Побросав лопаты и ведра, дети кинулись к лесочку, где две девочки поддерживали костер. Аня бросилась вместе с ними, но сейчас же почувствовала, что бежать не может, и сильно отстала. А когда подошла, то увидела, что у всех ребят в руках горячие клубни.

— Анна Григорьевна, возьмите печенку. Печенкой они называли все, что пеклось в золе.

— У меня лучше, Анна Григорьевна. У меня возьмите!

— Нет, вот эта самая хорошая!

Чтобы никого не обидеть, Аня взяла подгорелую картошку. — Спасибо, ребята. Я уже взяла.

Работать после перерыва продолжали так же быстро и дружно, даже весело, и с чувством выполненного долга возвратились в село на ужин и ночевку.

Уже в десять часов, уложив учащихся спать, Аня пошла в правление колхоза. Василий Ефимович был еще там.

— Нельзя ли, Василий Ефимович, — обратилась она к нему, — кого-нибудь из взрослых послать заночевать с ребятами? Мне бы надо дома побывать. Сын у меня остался там с чужим человеком.

— На ночь-то глядя? — удивился Василий Ефимович.

— К утру я приду.

— Да я не к тому говорю. С детьми я сам заночую. Лошадей вот у нас нет… Все на станцию ушли с хлебом!

— Я пешком…

— Пешком? В такую-то даль? Может быть, утром поедете?

— Ой, нет!

— Воля ваша… Только смотрите. Ночи темные. Волков нынче много стало. Со стороны фронта прибежали. Но если уж решили, я вам фонарик дам. Тяжеловат он, конечно, да что поделаешь?

Пока сторожиха ходила к Василию Ефимовичу домой за фонарем, разговорились о Сергее и Николае. Старик достал уже порядочно затасканное письмо. Николай писал о боях, просил не тревожиться, сообщал о том, что его приняли в партию. За спокойными строками письма чувствовалось, как нелегко сейчас Николаю, как тяжко переживает он отступление.

— Боже мой, как им тяжело! — невольно вырвалось у Ани.

— А что же делать? — словно про себя сказал Василий Ефимович,

В дорогу Аня вышла в непроглядной тьме. В лесу за селом стало жутко Пугала каждая тень, каждый кустик, но страх за сына гнал ее вперед.

На Вязовском угоре она услышала гнусавое завывание. До сих пор ей не приходилось слышать этот щемящий душу вой, но сердце подсказало: волки. Первый хищник завыл позади, ему ответил с Кленового угора другой, а третий сбоку—совсем близко.

Аня знала, что, пока горит фонарь, волки не осмелятся напасть, но на всякий случай подобрала пук соломы и приготовила спички.

На вершине пригорка она остановилась передохнуть под полувысохшим разбитым молнией вязом. Прислонилась спиной к стволу и вдруг выронила из рук пук соломы и схватилась за низ живота.

Толчок повторился.

— Сережа! — прошептала она, словно он мог услышать ее призыв. — Сережа! Второй это…

Толчки прекратились, и она шла теперь, осторожно ступая по мокрой дороге.

Домой постучала во втором часу ночи.

— Как Коленька? — спросила она, переступая через порог квартиры.

— Плакал долго.

Коленька спал, разметав руки, — бледный и худой, как будто смертельно устал от всех невзгод, какие выпали на его долю. Аня не выдержала и прижалась холодной щекой к его руке.

— Мама? — проснулся он. — Пришла? Ты больше не уйдешь?

— Утром пойду, Коленька. Папе на войну надо хлебушка посылать. Как же он будет стрелять в фашистов без хлеба? Ты ведь больше не будешь плакать, если я утром уйду?

— Не буду, мама. Папе хлеба надо.

Аня перенесла сына на свою кровать и улеглась рядом с ним.

— Тебе надо, Коленька, сестренку? Ма-аленькую?

— Надо. А где мы ее возьмем?

— Купим, сынок. Скоро купим. Вот я заработаю в школе денег…

Сон навалился на нее тяжело и мгновенно. А утром, не отдохнув как следует, вся разбитая, она заправила фонарь керосином и вышла в обратную дорогу.

Второго ноября на участке Западного фронта недалеко от деревни Наро-Осаново с самого раннего утра началась бешеная канонада. Земля на многие километры вокруг гудела и гремела. Сотни самолетов беспрерывно носились в воздухе.

В штабе никто не говорил о возможности отступления. По-прежнему деловито писали писаря, приходили и уходили связные. Однако тревожное настроение как-то передалось людям, находившимся даже в трех-четырех километрах от переднего края.

Старшина комендантского взвода Карпов понимал, чувствовал, что все только стремятся делать вид, будто ничего особенного не происходит. Шоферы лениво, как будто от безделья, подходили к машинам, заглядывали под кожухи моторов, заводили их и, прослушав, заглушали и садились поблизости покурить. А на самом деле каждый из них только и ждал сигнала: заводи! Хорошо шоферам — у них в руках баранка. В случае чего — крути куда тебе надо, если хочешь, чтобы шкура осталась цела. Другое дело старшина комендантского взвода — заткнут в какую-нибудь дыру в трудный момент.

Попав на фронт, Карпов считал, что он уже пропал, но — повезло, и ему удалось затесаться в этот комендантский взвод. Командиру взвода младшему лейтенанту Самарину было не до подчиненных. Он одновременно был еще и переводчиком. При таком начальнике Карпов мог себя чувствовать полновластным хозяином взвода.