Вениамин Лебедев - По земле ходить не просто

Второй день Гусев ничего не ел. Тулуп, под которым он лежал, не грел его. Ночью стало невыносимо холодно и тоскливо. Страстно захотелось увидеть свет хотя бы маленького костра.

Сначала он поднялся на руках. Голова болела, кружилась, но терпеть было можно.

Осторожно, чтобы не потревожить ногу, он сполз на приступок, а потом на пол. На все это ушло, пожалуй, не меньше часа. Затем дополз до двери. В сенях нащупал несколько полен дров и перетащил их в баню. Но, пытаясь достать спички с приступка печки, уронил коробку. Он долго искал ее, ползая по полу. Наконец рука нащупала щель между половицами. Коробка застряла в ней, но извлечь ее оттуда было не так-то просто: сделай неосторожное движение — она провалится под пол, и тогда нечего думать о тепле.

Гусев отщепил от полена две лучинки и с их помощью вытащил коробку.

Иногда счастье приходит неожиданно. Когда дрова в печке разгорелись, Гусев увидел при свете пламени маленькую корзину. В ней оказалась картошка. Несколько штук он тут же зарыл в золу. Утолив голод, долго сидел, мешая угли проволочной кочергой.

Невольно вспомнилось июльское окружение полка. Ночью, когда, казалось, положение было безвыходным и немцы через громкоговорители требовали сдаться, состоялось партийно-комсомольское собрание. Люди, не выходившие из огня несколько суток, молча собирались на краю поляны в лесу. Никто не смел сесть. Знали: мгновенно заснут.

Немногословны были ораторы.

— Батарея поручила мне сказать: будем биться До последнего Снаряда, до последнего патрона… Если понадобится—зубами, — заявил Андрей Куклин.

Последним выступил командир полка. Когда он вышел на середину полянки с автоматом на груди и весь увешанный гранатами, по опушке леса прошел одобрительный шепот. Любили этого человека в полку, верили ему.

— Пока в мотострелковом полку есть хоть один человек, полк будет жить и бороться с врагом… Я отдал приказ: на рассвете атаковать противника и прорвать кольцо…

Как поверить тому, что не стало такого человека? Где и ты, Андрюша, буйная головушка? Жив ли ты, Коля Снопов, дружок?

Очень хотелось подняться на ноги и попробовать сделать хоть несколько шагов.

Опираясь на подоконник, он поднялся на левой ноге и перенес осторожно тяжесть на больную ногу.

— Врешь! — закричал он сам себе. — Будешь ходить! Есть солдат в мотострелковом полку! Мы еще будем воевать! Будем!

— Двести девяносто восемь, двести девяносто девять… Триста! — чуть не вскрикнул Гусев и свалился на лавку. Отдышавшись немного, он посмотрел в окно и улыбнулся: синички снова были на березке. Нахохлившись, они чистили перья. Давно их не было видно: стояли ненастные дни.

Сегодня, несмотря на начало зимы, по-весеннему грело солнце. Чистый снег искрился и сверкал нетронутой белизной.

Капитан устроился поудобнее и начал массировать больную ногу. В пользу или во вред все эти моционы и массажи, он не знал, но очень сильно хотел поскорее начать ходить, поскорее снова включиться в борьбу. Ради этого он готов был пойти на любые муки и лишения.

Карп Иванович появлялся теперь очень редко: немцы и полицаи строго следили за каждым человеком.

Если бы связаться с партизанами!

Однажды ночью, едва только он протопил печку и улегся под тулуп, раздался шум. Гусев кинулся к окну. При ясном свете луны он увидел на снегу следы санных полозьев.

Кто-то подъехал к бане.

«Немцы! Полицаи!» — подумал он и, схватив железную кочергу, стал лицом к двери. Единственное желание владело им: подороже продать свою жизнь.

Скрипнула дверь в предбаннике, раздался топот ног. Гусев поднял кочергу. Обидно погибнуть здесь в одиночестве, но раз пришло время, раздумывать нечего.

Свет карманного фонарика скользнул по стенам и остановился на Гусеве.

— Крепко же ты вооружился, — услышал он на смешливый голос Карпа Ивановича. — Ничего не скажешь.

Войдя в баню, старик зажег принесенную с собой свечу. Вслед за ним появился невысокий человек в дубленом полушубке.

— Здравствуйте, — сказал вошедший.

— Здравствуй, здравствуй, — сказал и Карп Иванович, садясь на лавку. — Поднялся вроде бы теперь. Что же намерен делать дальше? В примаки пойдешь или как?

— В какие такие примаки? — не понял Гусев.

— Примаки-то? А военные, которые остались в окружении. Деваться ему некуда. Устраивается у женщин вроде за мужа.

— Что же, можно и это. Пересидеть опасное время под юбкой, а потом считать себя победителем.

— Не хочешь, стало быть. Тогда поговори с этим товарищем, — кивнул старик в сторону незнакомца. — Дальше здесь тебе оставаться нельзя. Пронюхали немцы…

— А вы кто такой? — опросил Гусев незнакомца.

— Степаненко моя фамилия. Много лет ходил в председателях колхоза, а теперь при новых порядках такие должности не положены, — уклончиво ответил тот. — Вы дальше что намерены делать? Каковы ваши планы?

— Я принял присягу…

— Понятно. Я к вам по поручению подпольного райкома партии и штаба отряда.

— Возьмите меня в отряд. Хоть рядовым. Я уже начинаю ходить. Любое задание буду выполнять, — горячо заговорил Гусев.

— В отряд вы пока не пойдете. Подпольный райком считает нужным послать вас на выполнение особого задания, если, конечно, вы согласны. Одним словом, временно придется идти в город на агентурную работу. Служить у немцев…

Капитана бросило в жар.

— Если нужно… придется.

— А партизанский отряд… Трудно там сейчас. Один из полицаев лично знал секретаря райкома Ванина и выследил. Связи с городом почти прерваны. Особенно тяжелое положение с продовольствием. Да и вам пока еще трудно.

Степаненко встал и, открыв дверь, сказал:

— Заходите, Сергей Петрович. Принесите товарищу одежду.

В бане появился человек с автоматом. Он торопливо вытер пальцами запотевшие стекла очков.

У каждого солдата-ветерана своя хронология, свой счет времени.

Бой под Копанью, где батарея вела единоборство с танками, был одним из тех случаев, которые входят в неписаную историю подразделения и остаются своеобразными вехами в жизни каждого солдата. Тот, кто уцелел, потом, вспоминая о прошлом, скажет: «Это было еще до Копани… Мы тогда стояли…» А для всего фронта такие события обыкновенно остаются незамеченными. Разве в сводках информбюро промелькнет фраза: «Подбито и сожжено столько-то танков». Наградные листы, заполняемые писарями в штабах, скорее плод фантазии их автора, чем отражение действительности. Да и кто в сорок первом году думал о наградах?

Николай Снопов в бою под Копанью лишился многих бойцов и двух пушек. Пришлось отправить в госпиталь Андрея Куклина. Как ни бодрился он, а при стрельбе впадал в полуобморочное состояние, из ушей сочилась кровь, В батарее теперь остались всего три пушки.