Лев Правдин - Ответственность

— Закон? — с надеждой спросил Сеня, начиная понимать, с чего это Сашка так разговорился.

— Не сомневайся, у нас законы крепкие, — заверил Сашка. — И, главное, стой на своем. Проявляй выдержку, своего момента жди. Не отступай, не кидайся без толку и по сторонам гляди. Все это я для чего говорю? Думаешь, для похвальбы? Дураков только дурак хвалит. Мне бы с самого начала, еще из лесу, оглядеться, то сразу понял бы, какой зверь на сосне притаился. А я торопился, выдержку потерял, вот и пришлось мне в болоте лежать.

Да, сдерживать свои порывы, уметь ждать мужественно и целеустремленно — вот что хотел сказать Сашка.

— А как же ты из болота выбрался? — смущенно спросил Сеня.

— Да так и выбрался. Вечер настал, тени пошли от деревьев, ну я, как тень. Выдал мне Батя потом…

— За что же тебе-то?

Не отвечая на вопрос, Сашка обнадеживающе пообещал:

— Погоди. Он и тебе всыплет.

И это обещание почему-то обрадовало и так успокоило Сеню, что ему захотелось поскорее встретиться с Бакшиным, который только один может выручить маму.

И вот он дома. Опираясь на палку — костыли он все-таки бросил, как только научился передвигать ноги, — Бакшин вошел в свой кабинет. Как ему показалось, ничего здесь не изменилось, и ни одна вещь не сдвинута со своего места. Он стоял посреди кабинета, взволнованно оглядываясь, а жена и сын наблюдали от двери. Ничего не изменилось, разве что все стало пониже, потеснее, но он знал, что это ощущение скоро пройдет, стоит только привыкнуть к домашней жизни. Придется привыкать. Для войны он уже не пригоден.

— Вот мы и дома, — проговорил он.

Жена вздохнула, а сын сказал:

— И я так же подумал, когда явился в Москву.

Говорил он негромко, как бы прислушиваясь к своему голосу, и Бакшин вспомнил, что сын все еще плохо слышит и старается этого не показывать, чтобы не вызывать ничьего сочувствия. Как-то не похоже на Степана, который прежде мало считался с чужим мнением и совсем не заботился о том, что о нем подумают. Только сейчас Бакшин заметил на сыне свой старый костюм и очень этому удивился. Вырос парень, вытянулся и в плечах раздался. Подумать только — отца перерос.

Заметив удивленный и отчего-то встревоженный взгляд отца, Степан извинительно улыбнулся.

— Свою одежду узнаешь? В госпитале мне такое выдали, что одевать не хочется…

— Это уж как водится, — засмеялся Бакшин. — А ты молодец, даром время не теряешь. — И, вспомнив свои беспокойные ночные размышления, подумал: «Одежка моя впору пришлась. А мысли мои?.. О-хо-хо… Как-то мы с тобой теперь разговаривать будем?..»

Он подошел к дивану и, тяжело опираясь на палку, начал опускаться и тут же почувствовал твердую сыновью руку, надежно поддерживающую его. Он уже привык к постоянному стремлению окружающих помочь ему и принимал это хоть и с благодарностью, но как должное. А тут — сын. Опора самая надежная. Это вернуло ему уверенность, и он начал расспрашивать жену о своих прежних сослуживцах, о друзьях и знакомых. Как он и ожидал, многие были на фронте или руководили оборонными заводами в глубоком тылу, но кое-кто оказался в Москве.

Понимая, для чего он расспрашивает так подробно, жена отвечала неохотно и все время повторяла:

— Ну зачем тебе это сразу? И совсем не надо в первый же день… Поговорим о чем-нибудь другом, столько не виделись…

А сын подумал, что это простое нетерпение человека, дорвавшегося до вольной жизни и желающего поскорее все узнать и со всеми перекинуться хоть бы одним словом. Он и сам пережил то же самое, только никого из его друзей не оказалось дома, на фронтах все до одного, и девчонки, с которыми учился, тоже разлетелись кто куда. Многие так никогда уж и не вернутся в родные свои дома. Про мать он подумал, что она просто хочет побыть с отцом наедине — столько лет не виделись, не старики же они еще.

Когда сын вышел, Наталья Николаевна села на диван рядом с мужем и спросила:

— Ты обязательно хочешь все сразу?

— Да, — ответил он, — дело не терпит промедления.

— А по-моему, сначала надо бы тебе оглядеться, как следует все обдумать.

Он обнял ее начинающие полнеть плечи.

— Обдумать. Все уже обдумано и не один раз. У меня столько для этого было времени!

Свободной рукой он снял телефонную трубку и с неизведанным наслаждением послушал московский протяжный гудок. Память у него всегда была отличная, и он, вспомнив телефон старинного своего друга, набрал номер, и почти сразу же раздался знакомый, начальственно суховатый голос. Бакшин назвал себя. Голос мгновенно подобрел, и обладатель его, как бы захлебываясь не то от восторга, не то прикрывая какую-то свою неловкость, вдруг начал молоть явную чепуху.

— О! Живой? Поврежденный, говоришь? Наталья Николаевна твоя все мне рассказала. Мы тут с ней посоветовались насчет тебя… Кости целы — мясо нарастет… А Москва-то как ожила!.. Ты погуляй, полюбуйся.

— Мне бы с тобой по-деловому надо, по делу! — стараясь подделаться под его радостный тон, проговорил Бакшин. — А то вы там без меня про меня совещаетесь. А я еще и сам могу…

— Да успеешь еще. Наработаешься. Ты, брат, потрудился, показал себя. Героя не заработал? Правильно, не в звездочке дело…

Позвонил другому, с которым на одной парте сидели, однокашнику. Тот же преувеличенно бодрый голос, и та же чепуха насчет отдыха и непомерных заслуг. Бакшин сидел в своем кабинете, на своем старом диване, забыв снять руку с телефонной трубки, и все еще улыбался выжидательно и недоверчиво. Осточертели ему эти бодрые голоса еще в госпитале, а для здорового человека просто обидно, когда с ним так разговаривают.

Жена сидела с ним рядом. Она сняла его руку с телефона и прижала к своей мягкой груди.

— Не надо, — твердо сказала она. — Потом ты все поймешь.

— Да что я понять-то должен?

— Прежде всего не надо волноваться и делать выводы так, вдруг.

— Это не вдруг. Ты знаешь, я всегда против поспешных выводов. Но ни один из этих, — он кивнул на телефон, — ни один ничего не сказал о работе, будто я с курорта приехал. На шею не кинулись. Друзья… — Он невесело засмеялся и почувствовал ноющую знакомую боль в ноге. — Ты мне должна все рассказать, что тебе известно.

— Да, конечно. Как там все у вас получилось с Емельяновой? То, что пишет эта радистка, ничего еще не доказывает.

— У нее погиб муж.

— Тогда тем более понятны ее настроения и ее чувства. Но там, как она пишет, многие думают, будто во всем виноват ты один.

— А что еще они там думают? — спросил Бакшин, хотя и сам все отлично знал из Валиного письма.

— Ну, что Емельянова погибла оттого, что все было проведено без подготовки. И что вообще не надо было ее посылать.

— Стратеги, — вспылил Бакшин, но тут же притих и устало потребовал: — Дай мне ее письма.