Адриан Романовский - Верность

Чувствуя себя несправедливо обиженным, он медленно шел по Бэнду. Ему мучительно хотелось с кем-нибудь поделиться бушевавшими в душе сомнениями и горечью обиды. По ошибке он сел не в тот трамвай и, только приехав к ипподрому, понял, что нужно вернуться обратно.

Очутившись наконец на корабле, он сразу, прошел в каюту командира. Клюсс был один. Усевшись на диван, Павловский ощутил острую потребность сейчас же сообщить ему о неприятном объяснении с Ларком. Клюссу он верил безоговорочно, несмотря на то что командир не состоял в партии. И он рассказал все без утайки.

Клюсс выслушал не перебивая и, помолчав, сказал:

— По-моему, белоэмигрантам не было никакой необходимости узнавать у Нифонтова о маршруте «Ральфа Моллера». Пароход слишком долго стоял на рейде, слишком долго привлекал общее внимание. Его назначение и маршрут знали многие лица, соприкасавшиеся с экспедицией. Кабель Датской телеграфной компании бесперебойно работает с Владивостоком. Какая уж тут конспирация!.. Я вас в свою очередь прошу, Бронислав Казимирович, о сегодняшнем разговоре никому не рассказывать. Кроме Александра Семеновича, разумеется, если он вернется в Шанхай… А волноваться вам нечего: никаких промахов вы не совершили. Люди нашего экипажа, конечно, имеют недостатки. Идеальных людей даже для такого маленького корабля не подберешь. Однако любое задание они выполнят. Ведь так?..

С благодарностью пожав командиру руку, Павловский ушел к себе с облегченной душой. Но в одиночестве каюты к нему вновь вернулось сознание допущенного им грубого промаха: надо было ещё до отъезда Якума создать на корабле ячейку сочувствующих, связанных партийной дисциплиной. Тогда он мог бы на неё опереться…

Вскоре после свидания с Павловским Ларк и его секретариат бесследно исчезли. «Сейчас они, наверно, в Чите, — думал Клюсс, — ничего хорошего про нас там не скажут. Трудно надеяться, что Якуму удастся быстро устроить перевод сюда денег. Более вероятно, что нас помянут недобрым словом и оставят без гроша!»

Сумма, оставленная Ларком, быстро таяла, и перед командиром во весь рост встала забота: где взять деньги для оплаты стоянки и как использовать вверенный ему корабль в дальнейшем, так как Камчатская экспедиция явно провалилась.

Желая отдалить надвигавшийся финансовый кризис, Клюсс старался поменьше платить наличными, пользуясь обычаем китайских судовых поставщиков всё отпускать в долг, чтобы закрепить свое монопольное положение. Для русских судов в Шанхае судовым поставщиком издавна был Матеус, явившийся к Клюссу через неделю после отъезда Якума.

Он снял шляпу, его тучная фигура заняла почти половину дивана. Большая голова была покрыта редкой щетиной седых волос, на безусом жирном лице застыла улыбка. «Наверно, пронюхал об отъезде Ларка и беспокоится о деньгах», — подумал Клюсс, но не угадал: Матеус не сомневался в том, что деньги он получит. Говорил он по-русски почти без акцента, но запас слов у него был невелик, и он часто прибегал к английским дополнениям.

— Капитан, вам важная новость: в Шанхае есть другой капитан вашего судна.

— Интересно… Вы с ним познакомились?

— О да! Он не хочет, чтобы я отпускал вам продукты, пока он не будет на судне.

— А когда он намерен прибыть?

— Он говорит, скоро. Очень скоро.

— Но всё-таки? Через неделю, через месяц?

— Ха-ха-ха! It's never, I think! [34] Я думаю, никогда! (англ.). У него нет денег. Он хочет сампаны в долг. Наши не дают.

Клюсс вспомнил, как однажды Якум предупредил его о возможном нападении. Бандиты должны были подъехать на сампанах. Клюсс тогда не поверил в способность белоэмигрантов осуществить абордаж на рейде среди иностранных военных судов. И действительно, ночь прошла, ничего не случилось. Однако, уезжая в Читу, Якум снова предупредил его и Павловского, что приехавший в Шанхай белый офицер Хрептович собирает шайку для вооруженного захвата «Адмирала Завойко», и просил быть бдительными и осторожными. Поэтому Клюсс заинтересовался сообщением Матеуса.

— Зачем ему сампаны?

— Приехать ночью. Связать вахтенных. Силой забрать судно.

Клюсс улыбнулся:

— А вы ему скажите, что мы его самого свяжем и отправим в полицию.

— Он говорит, что здесь есть матросы и офицеры. Они будут ему помогать.

Клюсс нахмурился:

— Кто же это?

— Одного я видел у них вчера. Сейчас он вахтенный. I think, [35] Я думаю (англ.). нужно быть осторожнее.

— Он просил у вас денег, этот новый капитан?

Матеус утвердительно кивнул.

— Почему вы не дали?

— Я честный купец, торгую с честными капитанами, а не с пиратами. Я боюсь потерять лицо.

— Вы правы и жалеть об этом не будете. Что ж, очень вам благодарен. Приму меры.

Крепко пожав Матеусу руку, Клюсс вместе с ним вышел на палубу. На вахте стоял рулевой Кудряшев.

После ухода Матеуса Клюсс послал за комиссаром.

— Только что мне сообщили, Бронислав Казимирович, что здешняя белогвардейская шайка, о которой говорил Александр Семенович, готовится на нас напасть. Они якобы имеют сообщников у нас на борту. Есть подозрение, что в их числе боцманмат Кудряшев.

Павловский покраснел.

— А еще кто, Александр Иванович?

Клюсс нахмурился:

— Ну это, батенька, так сразу не узнаешь. Нужно понаблюдать. Но не впадать в излишнюю подозрительность. А то можно всех начать подозревать в измене.

— Я думаю, что это сообщение нужно держать в строгом секрете.

— Золотые слова! Даже самым надежным людям об этом ни слова. Иначе кто-нибудь проболтается, и мы спугнем дичь.

— Это не дичь, Александр Иванович. Это тигр. Здесь нужны разрывные пули.

Клюсс улыбнулся:

— Главное здесь не пули. Тигра нужно перехитрить. А это возможно только при полном отказе от необдуманных поступков. Держите себя в руках. У вас есть склонность к словам и действиям, о которых вы потом жалеете. Не беспокойтесь, заговорщиков на борту немного: три-четыре человека, не больше. Важно их выявить и обезвредить.

Однажды утром слуга-китаец доложил Воробьевой, что её спрашивает молодая леди. Улыбнувшись вышедшей в вестибюль хозяйке, незнакомка сказала:

— Хочу иметь с вами конфиденциальный разговор.

Нина Антоновна пригласила соотечественницу наверх и заперла дверь на лестницу. Леди была молода, почти её ровесница. В руках она держала стек, назначение которого показалось Воробьевой загадочным.

В маленькой гостиной-кабинете незнакомка сняла плащ, без стеснения уселась в плетеное кресло и, заложив ногу на ногу, чисто мужским жестом вынула из кармана короткой юбки серебряный портсигар с золотой, увенчанной княжеской короной монограммой.

Воробьева с интересом разглядывала гостью. Одета со вкусом, но несколько небрежно, манеры гусарского корнета. Курит, взгляд уверенный, беззастенчивый, пожалуй даже наглый. Что ей надо? Кто же она?