Николай Вагнер - Преодоление

Настроение Норина, не знающее спадов, стало после приглашения Коростелева еще более приподнятым. Сидя в машине, он весело рассказывал о новостях на той стороне реки, ловко вплетал в разговор анекдоты, которых знал множество. Мрачное расположение духа Коростелева мало-помалу развеялось, и когда они вылезли из машины и пошли по узкой тропке к дому, Евгений Евгеньевич даже засвистел бодрую мелодию.

— Наконец-то никакой официальности, — сказал он, пропуская Норина вперед. — Проходите, располагайтесь. Сейчас мы посмотрим, где наш обед.

Он принес судок, положил в свою тарелку истомившиеся на пару голубцы и покачал от удовольствия головой:

— Божественное блюдо! Что же вы, Петр Иванович, бездействуете? Берите, пока не остыли. Нет, что ни говорите, много значит, когда можешь съесть то, что захочешь. Скажем, в данном случае именно — голубцы. Не подумайте, я не чревоугодник и говорю совсем о другом — о праве человека съесть, что захочется, и поступить, как ему заблагорассудится. О любом выполнимом желании. В рамках разумного, конечно. В ином случае мне кажется неоправданной вся жизнь.

— Для этого нужен, во-первых, соответствующий оклад, — сказал Норин. — На сотню-другую не размахнешься. Или жить где-нибудь на юге, срывать с угоров цветы и продавать их здесь, на Урале, таким дуракам, как мы.

— Я не об окладе, — перебил Коростелев.

— Вы — понятно…

Евгений Евгеньевич добродушно рассмеялся.

— Петр Иванович… Скоро и вы будете получать прилично. Но вам еще хочется активно действовать, управлять. А я хочу покоя. Понимаете? Чтобы не висел над моей головой днем и ночью дамоклов меч в виде огромной ответственности.

— И все же я бы на вашем месте подумал, прежде чем уходить из управления. Ведь вы второе лицо на стройке.

— Второе, третье, — меланхолично повторил Коростелев. — Второе — это не первое, да и первое — тоже не сахар.

Он вышел из-за стола, удобно устроился в кресле.

— Ну-с, как ваши романы?

— Вы знаете, — тоже закуривая, ответил Норин, — с этой работой запустил все на свете.

— Да-а, прежде вы были бойчее. — Коростелев встал, надел пиджак. — Ладно, пора и за дела. Бог его знает, может быть, действительно есть доля риска с этой раздельной стенкой. Скорее всего, что есть… — Он подошел к телефону, вызвал шлюз.

Норин долго пережидал, пока закончится разговор, а Коростелев словно нарочно не торопился, придирчиво расспрашивал о том, как шла укладка грунта, без конца уточнял цифры, а если советовал, то всякий раз с оговорками, высказывая при этом свои сомнения. Приметив, что гость поглядывает на часы, он кивнул и, прикрыв рукой трубку, сказал доброжелательно:

— Заходите. Всегда рад!

В добром расположении Коростелева Норин нисколько не сомневался. Он знал, что на помощь и поддержку исполняющего обязанности главного инженера он может рассчитывать твердо. Только надолго ли это? Не потому, что Коростелев вдруг может измениться. Нет, он не из таких людей, которые меняют свои привязанности, да и никаких других друзей-приятелей у него не было. Беда заключалась в другом — в том, что Коростелев именно не изменится, останется таким, как теперь, и всегда будет плыть по течению, а не против него.

Каждый раз, думая о Коростелеве, Норин не мог объяснить себе, откуда у такого, казалось бы, видного инженера, занимающего большую руководящую должность, столько неверия в жизнь, слабости перед нею? Неужели ему не ясно, что стремительность и сложность времени требуют прежде всего смелости, решительности и непрерывного действия?

Хлещет, хлещет, набегает неистово и опрокидывается волна, закипает, яростно шурша белой пузырящейся гривой. Ей не надо собирать силы: они рядом — в неоглядном, ухающем и плещущем море.

Остановленная людьми река разлилась на сотни верст и уперлась в плотину двадцатидвухметровой толщью. Она ищет выход, нащупывает уязвимое место. Допусти человек просчет, ошибись хотя бы немного, — вода не пощадит, прорвется губительным валом, сокрушит на своем пути все.

Запахнув плащ и заслонив воротником лицо, Коростелев шел по пирсу подходного канала. Где-то далеко впереди горели красные огни шлюза. Тревога, охватившая Коростелева в последние дни, не проходила ни на минуту, и сейчас только эти повисшие в ночи красные огни немного успокаивали. Навигацию в шлюзе временно прекратили. Груздев убедил руководство области в этом, и стенке, разделявшей две нитки шлюза, теперь не угрожал напор воды.

Много бессонных часов пережил Коростелев после разговора с Груздевым. Каждый раз, ложась в постель, он подолгу не смыкал глаз, старался отогнать пугающие его мысли, уснуть, а перед ним снова вставали картины возможного бедствия. Чудился теплоход, медленно входящий в ворота шлюза со стороны водохранилища. Вода распирала камеру, зловеще облизывала стены, пробуя на ощупь их прочность. Судно пробиралось все дальше, в гулкой тишине хлопало эхо, скрипучий борт наваливался на раздельную стенку, она начинала прогибаться, и с разрывающим воздух треском обнаруживался пролом. Вода бросалась туда с ревом и грохотом, отшвыривала теплоход…

Вновь подумав сейчас об этом и о возможных последствиях катастрофы, которые неизбежно обернулись бы против него, Коростелев ускорил шаги. У самого входа в прорабскую он встретился с Груздевым. Он не сразу узнал его — в брезентовом плаще с надвинутым на лоб капюшоном.

— Вы? — удивился Коростелев. — Я же обещал проконтролировать сам. И говорил вам о моих расчетах. Зачем же беспокоиться?

— Проект, брат, тоже строится на расчетах.

— Конечно, я с вами согласен. Мог в конце концов произойти какой-нибудь дикий случай.

— Вот это мне непонятно. Нам непозволительно допускать никаких диких и даже сверхдиких случаев. Ты знаешь, чем это грозит?

Коростелев зябко передернулся, оглянулся по сторонам.

— Понимаю. Это грозит большими неприятностями. Для всех нас.

— Неприятностями! Черт с ними — с нашими неприятностями. Они приходят и уходят. А вот кто вернет человеку жизнь, если у него какой-нибудь головотяп ее отнимет? И не на один день мы строим, может быть, не на один век. Тут абы как не пройдет!

— Да, да, вы правы, Илья Петрович. Зайдемте в конторку, — предложил Коростелев, глубже натягивая шляпу, которую все время норовил сорвать ветер.

— Ты иди, а я потолкую с шоферами. Надо спешить: навигация, брат, штука такая — каждый день дорог. Видал, сколько леса на приколе стоит?

Илья Петрович махнул рукой в сторону водохранилища, где ничего нельзя было различить, кроме далеких мерцающих огней и катеров, белеющих надстройками у причальной стенки подходного канала.

Он пошел тяжелой походкой уставшего пожилого человека, твердо ступая подошвами кирзовых сапог по утрамбованному катком щебню. Тень его раскачивалась, двоилась, троилась в перекрестном свете прожекторов. Думы были тягостными. Так оскандалиться перед всей областью в самый критический момент! Нет, подобных случаев у него, пожалуй, не было. И все — Коростелев. Не раз он подводил его своей нерасторопностью, но чтобы так шлепнуться в лужу, как теперь?.. Вместо того, чтобы организовать железный график вывозки и намыва грунта, он, видите ли, занялся расчетами. Считай на здоровье, грамоты у тебя хватает, но согласуй с Гидропроектом, докажи! А доказали они. Потому что поторопился, братец, за премией погнался и рисканул, понадеявшись на авось…