Николай Вагнер - Преодоление

Так ничего и не уяснив и досадуя поэтому на себя, Груздев сказал:

— Ну что же, Любовь Георгиевна, поздравляю вас с вступлением в наш коллектив. Мой вам совет: взять курс поближе к прямому производству. Народ у нас хороший. А инженеры нужны, особенно экономисты. Теперь им принадлежит чуть ли не главная роль.

Люба улыбнулась, не раскрывая полных губ, вскинула ресницы и посмотрела выпуклыми черными глазами на Груздева.

— По крайней мере, так нам внушали в институте.

— А на практике не ощущали?

— Да не очень, — снова улыбнулась Люба. — На практике к нам относятся совсем по-иному. Смотрят, как на инженеров второго сорта. Или как на бухгалтеров.

— Было, чего греха таить. Теперь дело меняется. Экономисты и бухгалтеры выходят на главные позиции. Теперь успех дела зависит от них. Во многом. И благополучие работников — тоже. Словом, к нам вы явились в самую благоприятную для вас пору. Так с какого числа оформим приказ?

— Чем скорее, тем лучше. Сидя дома, здесь можно умереть от скуки.

— Дома — конечно. А вообще-то наш Речной самый веселый город, по-моему. Новенький, молодежный. Насчет скуки не согласен с вами в принципе. Что такое скука? Безделие это. Тому, кто любит работать, да еще с огоньком, с такой особой, как скука, встречаться не приходится. И вам от нее советую держаться подальше. Конечно, когда нет цели, дела, которым живешь с утра до ночи, — другой разговор. Высокопарно?

— Немножко.

— Зато правильно. Напишу я на вашем заявлений — с завтрашнего дня.

Груздев взял неловкими пальцами ручку, написал резолюцию и протянул листок Любе. На лице его не было воодушевления, ему было вполне ясно, что случай с Костровой как раз тот, когда специалист, вновь поступающий на стройку, долго не проработает, в коллективе не приживется, что зря он скрепил своей подписью эти слова: «В приказ…» Они значили что-то в судьбе многих других инженеров и ровно ничего не определяли для Костровой.

— Вот возьмите. Окончательно вопрос о должности и месте работы решите с Евгением Евгеньевичем Коростелевым. Он у нас — за главного остался. А сам главный… — Груздев устало прикрыл веки. — Сам главный наш инженер в да-а-лекой Африке. Огромнейшую стройку контролирует. Вот куда мы шагнули, Любовь Георгиевна. К египетским пирамидам. А вы говорите, скучно. Да…

Он отвел взгляд в сторону и, постукивая пальцами по столу, выключился из разговора. В его воображении живо предстал главный инженер Сергей Петухов. Вот он стоит на краю скалы, сам словно высеченный из камня такого же светлого, как скала, — крепкий в плечах и во всем теле, в белой рубахе с рукавами, засученными до локтей. Стоит под безоблачным кавказским небом, размахивая руками, как сигнальщик, кричит что-то беззвучно… А вот спорит на техсовете, доказывает свою правоту так убедительно, что никто не пытается ему возразить… Петухов… Петухов… Петухов-Мамаладзе. Еще в Закавказье грузинские рабочие переиначили его фамилию на свой лад, за глаза и в глаза называли Мамаладзе, что на их родном языке тоже означало Петухов.

Перекочевавшие сюда, на Урал, немногочисленные южане-строители привезли с собой эту кличку, и она закрепилась за Петуховым как непременная приставка к фамилии. Так и звали его — Петухов-Мамаладзе, только теперь уже не в лицо: не кем-нибудь он стал — главным инженером, да и не Грузия здесь, и стройка не чета той. Огромная стройка, и река могучая, полноводная, и каждый, кто причастен к их судьбам, — величайшее дело творит… До Костровой все это никак не доходит. Надо бы вернуть ее, еще раз потолковать обо всем с начала, но звонки, звонки… Они кружили над телефонным столиком, требовали ответа на многие вопросы, решение которых нельзя отложить.

Люба была уже в приемной. С независимым видом пересекла ее, не обращая внимания на секретаршу и на людей, ожидавших здесь; приоткрыла высокую дверь, обитую черным дерматином, таким же, как дверь кабинета начальника стройки.

— Разрешите? — спросила она склонившегося над письменным столом Коростелева и, не дождавшись ответа, закрыла за собой дверь.

На Коростелеве были светлый костюм, свежая до голубизны рубашка и едва заметная полоска галстука на ней. Лицо — сосредоточенное. Оно показалось Любе строгим, даже желчным, но это до того, как он поднял взгляд. Глаза его сразу потеплели. Коростелев легким касанием тонких пальцев передвинул очки на лоб, улыбнулся, вышел из-за стола.

— Коростелев, Евгений Евгеньевич. Присаживайтесь. Чем могу служить?

Люба назвала себя и подала заявление с резолюцией Груздева.

Коростелев сдвинул брони, прочел и, внимательно посмотрев на Любу, спросил:

— Вы по распределению?

— Вы мне льстите. У меня — солидный стаж. Около трех лет.

— Трудно себе представить. Что же в таком случае привело вас к нам? Не романтика, надеюсь?

— Ну, если семейные обстоятельства можно считать романтикой… Впрочем, мой муж — определенно романтик.

Коростелев вернулся к столу, сел в кресло и постучал сигаретой по коробке.

— Стало быть, вы прибыли вместе с мужем? А где намерен работать он?

— Мой муж математик. Будет преподавать в институте.

— Вот как! Это мне особенно приятно. Ведь и я, возможно, со временем перейду туда. Приглашают на должность директора. — Он еще хотел что-то сказать, но замолчал, задумался; сосредоточил взгляд на зажигалке, которая поблескивала на залитом солнцем столе. Он взял ее, ловко подбросил на ладони. — Простите, вы курите? — И подвинул коробку на край стола.

— Спасибо. Иногда. В компании, например…

— Понятно. Итак, предстоит решить вопрос: как вам поступить сейчас? Очень хочется, чтобы вы приняли наиболее разумное решение. — Коростелев погрузился спиной в пружинистую спинку кресла, выпустил вверх струю дыма, так, чтобы он не попал в лицо Любы, посмотрел на нее, коснулся сигаретой пепельницы. — Надо выбирать: либо один из участков, либо — отдел труда и зарплаты здесь, в управлении. Непосредственно стройка, по-моему, — не для вас. Вы — женщина интеллигентная. Топтать сапогами грязь, кочевать с объекта на объект… Остановимся-ка лучше на должности инженера в отделе труда и зарплаты. Согласны? — Не дожидаясь, что она ответит, Коростелев придвинул к себе чистые листы бумаги и принялся писать. — Сформулируем приказ, — сказал он сам себе и вновь обратился к Любе: — Посидите немножечко. Полистайте журналы. Вон там, на столике. Журналы, правда, технические и на английском. Но, думаю, вам будет любопытно…

Коростелев стал писать, а Люба перешла к низкому столику в углу кабинета, села в кресло — нога на ногу, — взяла журнал. Перелистывая страницы, она посматривала время от времени на Коростелева. Лицо его было чисто выбритым, свежим, вполне молодым. Седая прядь в волосах, тонко очерченный рот и прямой нос с горбинкой ничуть не старили лица. «Сколько же ему может быть лет? — подумала она. — Наверное, сорок. На двенадцать больше, чем мне…»