Иван Сотников - Свет всему свету

— Здравейте! Коста Киров пришел.

Разыскав Якорева, он объявил вдруг, видно считая, что иначе и быть не может:

— Вот начальник на Коста Киров.

Было в нем что-то дерзкое, самобытное, что привлекало и радовало. Максим полюбил молодого болгарина, и не без его стараний тот оказался в полковой разведке. Правда, уполномоченный «смерш» долго противился, и пришлось заручиться поддержкой политуправления армии.

Косту сразу прозвали орленком, и песня «Орленок» сделалась у разведчиков самой любимой.

Воевал Коста дерзко и отважно, и бойцы полюбили его за мужество, за чистую светлую душу, за буйный веселый нрав, в котором сказывался неистовый темперамент юга. Он ни в чем не знал удержу: ни в атаке, ни в пляске. Петь он готов был днем и ночью. Разведчикам полюбились болгарские песни, которых он знал великое множество.

Чаще всего Коста пел про чишму: родник был чудесен, свеж и чист. Юноши, склоняясь над ним, черпали в нем силу и вдохновение, девушки, заглядывая в него, превращались в красавиц.

Но еще больше нравилась песня про глаза. Каждому вспоминались ласковые глаза любимой, что пристально следят за ним издалека. Максим перевел песню на русский, и бойцы увлеченно распевали ее вместе с Костой:

Сам он с мыса Калиакрия, из Булгарево. Их деревня не то что на всю страну, на весь мир славится своим изумительным танцем на горячих углях.

Казалось, такое невозможно. Фантастический танец — не что иное, как легенда, красивое предание далекой старины. Но Коста обещал, что сам исполнит такой танец.

Как-то вечером в полковом тылу сложили громадный костер. Часа три палили и нажгли гору пламенеющих углей. Разгребли их тонким слоем и, когда они еще играли всеми цветами побежалости, на раскаленные угли выскочил Коста. Почти нагой, невообразимо стремительный, сам как пламя на сильном ветру, он исполнял танец в таком бешеном темпе, что за ним не успевали глаза.

Танец пленил, захватывал, восхищал. Живая молния!

Когда же кончил и выпрыгнул из огненного круга, ошеломленные бойцы долго еще стояли не шевелясь. Затем бросились к солдату и, схватив его, взметнули в воздух. И долго-долго не опускали на землю.

Живой, подвижный, темпераментный, он стал своим в полку. Любили его самозабвенно. Но случалось, Коста как бы уходил в себя, становился грустным и задумчивым. Тогда от него слова не услышишь. Молчит и молчит и на все вопросы отвечает жестами или кивком головы. А с этими жестами тоже свои причуды. Спрашивают, идет ли ужинать, в ответ кивает головой: «Нет», а сам идет. Зовут сыграть в шахматы — головой кивает: «Да, согласен», а сам ни с места, и игра срывается. Лишь потом разобрались, в чем дело. Оказывается, когда болгары хотят сказать «да», то кивают так же, как у нас «нет», а когда «нет» — наоборот.

Довольно сносно объясняясь по-русски, Коста любил свою яркую самобытную речь. Обычно его хорошо понимали и без перевода, хотя в болгарском языке немало слов, весьма отличных по значению от русской речи.

Иногда Коста рассказывал советским друзьям о своей земле. И они запомнили его чудесную легенду. Распределяя среди людей земли, бог забыл про болгар. Все получили свое, а болгарам ничего не осталось. Они возопили. Как же мириться с такой несправедливостью! Бог и сам видит, получилось нехорошо. «Ладно, — сказал он, — живите!» — и отколол им кусочек рая.

Но сколько лет их благодатная земля была сущим адом! Почти двести лет под властью Византии. Почти пять веков под игом турок! А уже в наши дни — фашистский террор. Невыносимые муки. Кровь. Смерть. Хочешь не хочешь, а станешь отчаянным! Среди болгар тысячи и тысячи героев — и все отчаянные. Коста тоже хочет быть таким же.

Коста будет командиром своей народной армии. Зубец ему день и ночь читает боевой устав. Коста все знает, и команды.

У него восприимчивый ум, цепкая память. Он очень смышлен, Коста Киров. И Максиму верилось, получится из него молодой командир новой болгарской армии.

Однако Коста не только радовался, но и страдал. У него все время было как бы две жизни, каждой из которых он отдавал все силы, всю страсть души. Здесь он воевал, постигал настоящую дружбу. Это была большая жизнь, она высоко поднимала его. Но эта жизнь звала его туда, в Болгарию. Звала настойчиво и властно. Там семья, отчий дом, любимая девушка, черные глаза которой неотступно следят за ним с Балканских гор. Там родина, там друзья, они с оружием в руках бьются с врагом, и Коста хотел, страстно хотел воевать там, в общем родном строю. И в этих стремлениях домой была его вторая жизнь.

Так Коста думал, радуясь и страдая. Радовался он на виду у всех, страдал молча и гордо. Но долго так не могло продолжаться, и Коста снова удивил Максима своими замыслами.

— Коста уйдет скоро.

— Как уйдет, куда? — ахнул Максим.

— За Дунай, в Болгарию уйдет.

— Что ты еще придумал? Это же будет похоже на дезертирство.

— Коста не дезертир, — сказал он. — Коста уйдет свою Болгарию строить, в болгарскую армию служить.

— Слушай, Коста, так нельзя, — доказывал Максим. — Ты подумай только, что станет, если все начнут уходить...

— Коста один уйдет, все останутся.

— И одному нельзя. Не торопись. Подожди.

— Коста не может ждать. Там воевать надо. Коста уйдет...

— Не торопись, так и погибнуть можно.

— Умереть за родину Коста не боится. Сколько героев погибло за Болгарию. Их тысячи и тысячи. Смертию смерть поправ, они обрели бессмертие. Это о них верно сказал наш Христо Ботев: «Тоз, който падне в бой за свобода, той не умира!» Чего же бояться!

И он ушел. Сколько ни искали, как сквозь землю провалился. Уполномоченный «смерш» с ног сбился, все поднял на ноги. А что, если?.. Максиму досталось и от Жарова. Почему недоглядел? Забруцкий тоже наседал на командира полка. Что за бдительность, если из полка так просто уйти солдату? Порой страсти вокруг Косты так разгорались, что становилось нечем дышать. Нашли виновных, и каждый получил свое.

Лишь много позже страсти все же улеглись. Коста дошел. Он снова воюет, но уже в болгарской армии. Стал командиром. А тихими вечерами, когда стихают бои, он и его болгарские друзья поют русскую песню: «Орленок, орленок, мой верный товарищ...»

Да, он был истинным сыном орлиного народа. Максим все простил ему, своему орленку, который не захотел остаться в гнезде, а полетел сам пробовать свои крылья. И верилось, крылья эти выдержат любые испытания.

«Ну и глушь!» — продираясь сквозь чащу, думал Максим. На всем пути ни селения, ни хижины. Лес да кустарник, ущелья да скалы, и где-то совсем близко главный хребет Южных Карпат. Его гребень напоминает в этих местах замысловатую кривую. Во все стороны бегут отроги, и любой из них легко принять за основной хребет. Тем более что все тут в густых зарослях. Бродишь, как в лабиринте. Натыкаясь на противника в самых неожиданных местах, разведчики возвращались ни с чем.