Тахави Ахтанов - Избранное в двух томах. Том первый

— А немцы близко?

— До немцев еще далеко, голубь... Шагай к своим!

Слова солдата прозвучали для Уали как приказ, и он, вдруг успокоившись, свернул налево и пошел но тропинке. Но страх вернулся к нему, как только он остался один. Не догнать ли обоз? На это Уали не решился. По обочинам, утыканным шестами с жгутами соломы, он вышел на шоссе и, пройдя еще с километр, встретил отходящую часть.

Усталые солдаты брели, не замечая идущего им навстречу офицера.

Так Уали и слонялся до утра, присоединяясь то к одному, то к другому подразделению отходящих тыловых частей.

Казалось, будто весь фронт, подобно ему, обратился в бегство. В каком-то туманном забытьи продолжал он двигаться вперед, уже ни о чем не думая.

Наехав одна на другую, остановились повозки. Усталые люди повалились на обочину дороги. Уали присел на отшибе. Ездовой достал вещевой мешок из саней, запряженных парой лошадей. К саням подошел остролицый рыжий парень в ушанке, сбитой набекрень, в коротком распахнутом полушубке. Несмотря на мороз, он был обут в трофейные хромовые сапоги с короткими голенищами.

— Вася, подай-ка мой баян! — крикнул он ездовому.

— Что за баян? — спросил ездовой, не спеша развязывая мешок.

— Как «что за баян»? — возмутился рыжеволосый ухарь. — Не потерял ли ты его, случаем, когда драпал?

— Ты, Ваня, не кузнечик. Надо, браток, воевать, а не песенки распевать. Иди сюда, подкрепись. У меня есть сало.

— Подавись ты своим салом! — выругался рыжеволосый. — Подавай баян. Сыграю плясовую, и сразу все будет в норме. Кабы только слышно было, весь фронт успокоился бы.

— Ладно, ладно. Лежит твой баян под поклажей, рядом с гранатами... Иди покушай сала...

Веснушчатое лицо Вани посветлело.

— Можно и перекусить,но только ты отпусти мне немного горючего... Нацеди один глоток в мензурку, — и он отцепил от пояса кружку.

— Ишь, чего захотел! Ни капли не дам!

Уали слушал пораженный. Баян, сало, песня — все казалось ему диким в этой обстановке. Нет, они забыли про войну. Прорвутся немецкие танки и раздавят их, как мурашек.

Кое-кто из солдат уже спал крепким сном, другие закусывали, возились с вещмешками.

— Сколько мы здесь простоим? — послышался голос.

— Кто его знает! Говорят, велели ждать приказа. Может, остановили немца.

Глядя, как баянист и ездовой уплетают черный хлеб с салом, Уали почувствовал голод. У него засосало под ложечкой. Но попросить поесть он никак не решался.

Не столько угнетал его голод, сколько мысли о будущем. Нет, фронт не бежал. Да и он сам в это не верил, просто утешал себя. С новой силой он ощутил весь позор своего поступка. Где его рота? Где он сам? Что делать? Может, еще не поздно показать себя в деле?

Но он не шелохнулся. Вспышка мужества погасла. «Никто не увидит моего подвига, если я брошусь в бой, — подумал он. — Кругом чужие части. Ни одна душа меня тут не знает».

И он сидел не шевелясь.

Ночью было лучше. Сейчас, при дневном свете, каждый ездовой бросал подозрительный взгляд на приставшего лейтенанта. Уали уловил немой вопрос во взгляде баяниста. Невозможно оставаться долго среди этих недоверчивых людей. Уали поднялся и пошел прочь. Так он блуждал четыре дня.

Однажды в сосновом бору Уали набрел на дымившуюся походную кухню, но не посмел встать впереди столпившихся солдат. Некоторое время он сидел на поваленном дереве, жадно, раздутыми ноздрями, вдыхая запах супа. У него не было котелка. Когда солдатская очередь поредела, Уали, призвав на помощь всю свою бойкость, подошел к кухне.

— Товарищ повар, если найдется у тебя лишний котелок, налей-ка лейтенанту. Ищу свою часть, страшно изголодался, — сказал он, сдерживая дыхание.

Толстый повар посмотрел на него недоверчиво. По тому, как он достал круглый котелок и, налив в него щей, подал, Уали понял, что повар презирает его. И на этот раз Уали стерпел обиду, даже взглянул на повара с заискивающей улыбочкой.

Так Уали приспособился добывать себе пропитание. Завидев на дороге походную кухню, он беспечной походкой, вразвалочку подходил к повару.

— Ну-ка, солдат, зачерпни ложку, поглядим, как ты стараешься для войска.

И добряк-повар, обязательно ответив: «Попробуйте, товарищ лейтенант», — кормил его.

На пятый день скитаний, подойдя к повару, разливающему суп в большие термосы, Уали произнес свои магические слова:

— Ну-ка, солдат, зачерпни... — и вдруг осекся. Лицо к нему повернул толстый недоверчивый повар, знакомый по первой встрече.

— Так до сей поры вы и не отыскали свою часть, товарищ лейтенант? — спросил он с ядовитой усмешкой.

— Да как ты смеешь! — затрясся Уали, весь переполняясь злостью и возмущением. Давно он гак не сердился на людей.

Ничего больше он не мог выговорить, повернулся и торопливо зашагал прочь. За его спиной раздался дружный хохот. Вот до чего дошло! Последний повар измывается над ним... Долго ли он будет слоняться по дорогам, как бездомная собака? Кто довел его до этого? Почему он попал в эту разношерстную толпу рабочих и колхозников в солдатских шинелях, он, Уали, — будущая звезда казахской науки?

Мысли его путались. Все-таки его положение в армии было неплохое. Не каждому удается служить в штабе. Купцианов относился к нему с уважением. Но этот недоросль Ержан вздумал подставить ему ножку. А Мурат ловко толкнул под пули. Не будь Мурата, Купцианов никогда не отпустил бы его от себя. Ержан и Мурат — да он готов сжечь их заживо, задушить, растоптать...

Но какой смысл кусать себе локти? Уали бессилен, он ничего не может сделать ни Мурату, ни Ержану. Надо думать о себе, только о себе. Главное — как оправдаться? Уали обдумывал, какие приведет доводы. Прежде всего надо вернуться в свой полк. В непрерывном движении отступающих частей не так-то легко было разыскать его. Часто он нападал на ложный след, и это против воли доставляло ему облегчение.

Наконец на шестые сутки Уали нашел свою часть.

Возле грузовых машин и зачехленных минометов комбат Конысбаев распекал какого-то минометчика. «Зол, как черт. Кажется, я не вовремя набрел», — подумал Уали. Но отступать было поздно, и он крикнул издалека:

— Здравствуйте, товарищ капитан!

— Молдабаев? Явился наконец!

Уали начала бить дрожь. Он сказал:

— Едва выбрался из окружения...

— Из окружения? — капитан презрительно посмотрел на Уали.

— Совершенно верно, из окружения... Немцы смяли нас... До сих пор не могу понять, как я уцелел в этой кровавой каше.

Капитан захохотал:

— А ведь врешь, без зазрения совести врешь!

— Святая правда, товарищ капитан!

— Не божись! Сейчас все выясним. Фильчагин! — крикнул комбат.

Фильчагин вырос словно из-под земли. Рука его была подвязана к шее платком. Увидев Уали, он поморщился.